След крови - Китти Сьюэлл

Три-четыре плавучих дома уже представляли собой груду досок и железа, а ужасный звук, который она услышала, издавала перевернутая вверх дном, словно картонный ящик, баржа Посслов. Один ее борт был полностью оторван, и листы наружной обшивки, медленно кружа, уносились в море. Один из них врезался в дверь, возле которой стояла на коленях Мадлен. Ее обдало дождем битого стекла. Разбился один иллюминатор, потом второй. Она свернулась калачиком на полу, ожидая своей очереди. Чем скорее, тем лучше. Теперь, когда Форрест погиб, ей незачем бороться за жизнь.

Баржа то и дело ударялась о причал. По каюте летали обрывки бумаги и какие-то обломки. Мадлен увидела, как один из ее рисунков поднялся в воздух, и успела заметить, что это эскиз, над которым она только что работала. Набросок портрета мужчины, которого она любила. Закрыв лицо руками, она думала о муже, любовнике и самом верном друге, который у нее когда-либо был. Она убила его. Их задержала ее ненасытность, ее лень, ее эгоистичная страсть. Из-за нее он умирает в бушующем море. Его смерть — ее вина.

А впрочем, кто бы ни был виноват — она и сама едва жива. Она ожидала неминуемого конца, поэтому заслуживала прощения. Если они встретятся на небесах, может, он и простит ее. Он никогда и ни в чем ее не винил. Даже в потере их ребенка. Вокруг бушевал и ревел ураган, а голова Мадлен оставалась пустой. Внезапно она почувствовала мужа. Это был дар, которым она владела и который частенько пугал ее. Мадлен ощутила его свистящее дыхание и бешено колотящееся сердце. Он продолжал плыть, изо всех сил борясь за жизнь. Понемногу его дыхание ослабевало, пока она не перестала его слышать. Потом и сердце прекратило биться. Мадлен хотела, чтобы и ее сердце остановилось, но оно продолжало гулко стучать. С холодной беспристрастностью она подумала, что лучше утонуть, чем погибнуть под обломками. В каюту ворвалось море и закружило ее в водовороте. Она повернула голову и вдохнула, стараясь набрать в легкие больше воды. В конце концов ее сознание угасло, и Мадлен унеслась в бездну.

Мадлен Карли Фрэнк, психотерапевт-гуманист, скромная художница, специалист по редким видам муравьев-листорезов Южной Флориды, стояла за запертыми дверями тюрьмы. Но не в качестве заключенной, а как посетитель тюрьмы с официальным на то разрешением. Одиноким узникам предоставлялась подобная поблажка — дружеские визиты таких же одиноких благодетелей с нечистой совестью.

«Я прячусь за благими делами», — подумала она с кривой усмешкой. Ее совесть никогда не была кристально чистой, а после восьми лет вдовства друзья окрестили ее Мадлен-отшельницей.

— Чему вы улыбаетесь? — поинтересовался Эдмунд Фьюри, объект ее благодеяний. — Вы витаете где-то в облаках, моя прелесть. Вам со мной не скучно, нет?

Ее руки покоились на краю заслонки, он потянулся, чтобы коснуться их.

— Скучно? Никогда, — ответила она, качая головой. — Все, что угодно, только не скучно.

Она отдернула руку. Судьба этого заключенного интересовала ее, но Мадлен не хотела, чтобы он прикасался к ней, особенно если учесть, что именно он сотворил этими самыми руками. К тому же прикасаться друг к другу не позволяли тюремные правила.

— Все что угодно?

Она засмеялась.

— С моей стороны было непростительной ошибкой надеяться, что я отделаюсь подобной отговоркой. Ладно, слушайте, я околдована, взволнована, изумлена, удивлена… Что еще? — Она театральным жестом почесала затылок.

— Вам так свербит творить благие дела?

Она поперхнулась смехом. Похоже, он читает ее мысли.

Губы Эдмунда растянулись в улыбке, которая на его лице выглядела неестественно. Кроме того, внимание неизменно приковывали его зубы. Они были весьма необычными: их было слишком много, и на нижней челюсти они наползали друг на друга, так что казалось, будто их два ряда — прямо как у акулы. Несомненно, в наше время и в его возрасте хороший стоматолог порекомендовал бы удалить некоторые и выровнять остальные с помощью пластины. Не один раз она боролась с искушением предложить Эдмунду консультацию дантиста, но, в конечном счете, если бы его это беспокоило, он мог бы и сам решить проблему с зубами.

— Можете не отвечать, дорогая. Лучше расскажите, как прошел ваш день, — продолжал он.

— Нет, Эдмунд. Мы всегда скатываемся на разговоры обо мне.

— Рассказывайте. Я люблю слушать о вашей работе. Какие загадки человеческого сознания вы решали сегодня?

— На ум не приходит ничего, что было бы вам интересно, — ответила она. — К тому же вы понимаете, что неэтично с моей стороны сплетничать о пациентах.

Она перенесла вес тела на другую ногу. Для ее спины было непростым испытанием простоять целый час, разговаривая с заключенным через окно в двери камеры. В самом начале, больше года назад, Мадлен попросила сначала капеллана, а потом и самого начальника тюрьмы позволить ей заходить в камеру к Эдмунду или хотя бы сидеть на стуле в проеме открытой двери. Мистер Томсон удивленно взглянул на нее: она явно не отдает себе отчета, насколько опасен и непредсказуем Эдмунд.

Эдмунд щелкнул пальцами у нее перед лицом.

— Ну! Вы же знаете, Мадлен, мне можно доверять. Я никогда вас не скомпрометирую. Запомните. Я, может, и убийца, но друга никогда не подведу. А мы с вами друзья, верно?

Минуту они молча смотрели друг на друга. Сейчас они знали друг друга довольно хорошо. Правильнее сказать, он знал ее как свои пять пальцев. Видел насквозь.

— Да, Эдмунд. Я ваш друг.

Она на самом деле так считала, несмотря на свое отношение к его преступлениям. Она подумает об этом на обратном пути. Длинная дорога всегда предоставляет возможность поразмыслить над такими понятиями, как искренность или, по крайней мере, компромисс в отношении ее дружбы с убийцей-психопатом.

Эдмунд прижался лицом к двери, пытаясь получше рассмотреть гостью. Она напомнила себе, что психопаты на самом деле не влюбляются, что бы им ни казалось. Он зациклился на ней, но она не слишком-то переживала из-за этого. И в его взгляде не было похоти. Однажды он признался, что сексуальная сторона жизни его больше не интересует, и она ему поверила. Все из-за матери, которая привила ему отвращение к собственному пенису, — как бы то ни было, тот, по-видимому, и так «работал не как часы». Эдмунд был преждевременно состарившимся пятидесятидвухлетним мужчиной; он никогда не был женат, не имел ни детей, ни братьев, ни сестер, ни каких-нибудь иных родственников.

— Слушайте, — сказал он, — расскажите о дьяволе… Еще одном вашем приятеле.

Он на секунду нагнулся, затем поднес руку к заслонке. По ней бежал маленький желтый муравей.

— Я обнаружил немало этих жучков в своей камере.

— Вероятно, это самые истребляемые создания в цивилизованном мире, — улыбнулась. — Это Мономориум фараонис — фараонов муравей. Они вольготно живут в госучреждениях, наверное, потому что здесь тепло и светло, а рядом большая кухня. Эти ребята знают, что им нужно. Для насекомых они очень умные.