Татары. История возникновения великого народа - Эдуард Паркер

Теперь народ считал Модэ великим человеком, и он значительно упрочил свое положение, спася жизнь одного из лучших военачальников новой династии Хань, который сдал свою армию хунну вместе с одним из самых крупных приграничных городов на севере Шаньси. Основатель прославленной династии Хань, сам талантливый военачальник, только что расправился со своими основными соперниками и, не успев утвердиться на китайском троне (202 г. до н. э.), лично отправился освобождать другие крупные города области, которым в то время угрожали татарские орды. Зима была морозной и снежной, и почти четверть огромного китайского войска отморозила пальцы. Модэ не преминул воспользоваться удобным случаем и прибег к излюбленной тактике хунну. Притворившись побежденным, он отступил. 320-тысячная китайская армия, большую часть которой составляла пехота, не устояла перед искушением и начала преследовать войско Модэ, направляясь на север. Китайский император достиг хорошо укрепленного форта, находившегося менее чем в двух километрах от современного города Датун в провинции Шаньси, прежде чем туда прибыла основная масса его армии, на которую Модэ выпустил свое 300-тысячное отборное войско. Он окружил императора и на семь дней отрезал ему все пути сообщения с его армией. Должно быть, это было весьма красочное зрелище, если верить текстам, которые гласят, что белые, серые, черные и гнедые кони татар собрались в четыре соединения, по одному на каждую сторону света. Подобно Аттиле в битве при Шалоне, состоявшейся шестью веками позже, Модэ все же упустил великолепную возможность из-за страха попасть в ловушку. Тем временем китайцы воспользовались его нерешительностью, чтобы вызволить императора. История не говорит нам, как именно это было сделано, но, судя по некоторым намекам, император и яньчжи вступили в подозрительные переговоры, в результате которых Модэ убедили открыть один участок осадной цепи. Император совершил удачный побег и вскоре присоединился к своей армии. На время Модэ оставил попытки завоевания новых территорий. К нему был направлен китайский посол, предложивший Модэ заключить брачный союз с женщиной знатного происхождения и посуливший ежегодные выплаты в виде кусков шелка, в том числе шелка для подбивки одежды, рисового вина и различных деликатесов. На роль посла был выбран тот, кто рекомендовал императору придерживаться этой разумной политики. Идея ее состояла в том, чтобы в будущем использовать отпрысков китайской яньчжи в интересах империи. Однако, как мы увидим, эта опасная дипломатия оказалась обоюдоострым оружием и через пятьсот лет возымела противоположный эффект – несколько императоров хунну взошли на китайский трон как единственные законные наследники.

На протяжении правления основателя династии Хань Модэ продолжал совершать набеги, которые, впрочем, сдерживались из соображений ежегодных субсидий. В старости император Хань уподобился подкаблучнику Туманю и, околдованный чарами наложницы, чуть было не обошел законного наследника в пользу ее сына. Однако императрица, женщина по-мужски решительная, не только сумела посадить на трон своего сына, казнив при этом соперницу, но и сама, после смерти супруга, на протяжении десятилетия правила империей в качестве официально признанного монарха. Модэ, очевидно по подсказке одного из многочисленных китайских перебежчиков, находившихся у него на службе, направил вдовствующей императрице довольно непочтительное письмо с предложением руки и сердца. Это послание вызвало при императорском дворе большой переполох. Перед советниками императрицы стоял вопрос – отправить ли дерзкому Модэ голову его посла или же дать вежливый ответ. «Бравые» генералы не желали навлечь на себя гнев императрицы. Впрочем, она немного остыла, когда один осмотрительный старый государственный деятель напомнил ей, что народ на улицах до сих пор распевает песню о том, как ее покойному супругу едва удалось бежать из осажденного города. Модэ был направлен чрезвычайно дипломатичный ответ, в котором шаньюя благодарили за оказанную честь, но указывали на то, что состояние зубов и волос вдовы вряд ли внушит ему должные чувства. Кроме того, шаньюю были направлены два императорских экипажа и табун лошадей. Модэ, по всей видимости устыдившись своего поступка, отправил императрице свои извинения вместе с табуном татарских лошадей. Мир и спокойствие не нарушались до 180 года до н. э., когда на трон взошел сын наложницы – император-философ Вэньди, Марк Аврелий китайской истории. Модэ, очевидно, решил, что восшествие на престол незаконнорожденного монарха – это благоприятный момент для возобновления опустошительных набегов. Старый владыка Кантона, китайский искатель приключений, правивший аннамитскими племенами, придерживался того же мнения. Однако при помощи вежливой, но твердой дипломатии Вэньди сумел усмирить обоих соперников. Его письма останутся в анналах истории как образцы изощренной дипломатической игры. В одном из своих посланий императору Модэ, воспользовавшись случаем, поведал, что ему удалось объединить под своей властью всех татар – или, как их назвал Модэ, «все народы, стрелявшие из лука с лошади». Могуществу юэчжи пришел конец, а три племени, жившие близ Тарбагатая, Лобнора и Сайрамнора, наряду с двадцатью шестью другими соседними государствами были значительно ослаблены. Другими словами, Модэ владел теперь территорией, которая до 1911 года принадлежала Китайской империи и находилась за пределами Великой стены, но за исключением Тибета. Модэ добавил, что если император не желает, чтобы хунну посягали на территорию за Великой стеной, то он не должен позволять китайцам подниматься на Великую стену. Кроме того, его послы, писал Модэ, не должны содержаться в заключении, их следует немедленно отправлять назад. Разумеется, надменность Модэ пришлась не по вкусу китайцам. Спешно было созвано несколько советов, призванных решить вопрос о военных действиях. Проблему решил сам китайский император – супруга отговорила его от военного похода. Вместо этого Модэ было направлено письмо, в котором император «осведомлялся о здоровье его величества шаньюя», а также богатые дары: великолепные одеяния, застежки, шпильки для волос, превосходные ткани и многое другое. Вскоре после этого, в 173 году до н. э., Модэ скончался. Он успешно правил своей империей на протяжении 36 лет. После него на трон взошел его сын Гиюй.

Гиюю дали прозвище «Лаошань шаньюй». Узнав о его восшествии на престол, китайский император направил к нему принцессу, в свите которой был дворцовый евнух, или личный камергер. Этот человек был настроен против татар и их образа жизни и энергично протестовал против такого унижения. Император, однако, стоял на своем. Евнух стал ворчать, что хунну является «занозой в боку Китая». Но как только он достиг двора татарского владыки, то тут же отрекся от своего подданства и вскоре стал доверенным лицом шаньюя, к которому обратился со следующей речью: «Вся твоя орда едва ли сравнится числом с населением двух китайских префектур, но секрет твоего могущества кроется в твоей абсолютной независимости от Китая. Я замечаю все более возрастающее пристрастие к китайским товарам. Подумай, ведь одной пятой китайского богатства будет достаточно, чтобы купить всех твоих людей. Шелка и атласы и вполовину не так хороши, как войлок, лучше прочего подходящий для той жизни, которую ты ведешь, а лакомства из Китая не сравнятся с сыром и кумысом». Евнух продолжал наставлять шаньюя в финансовых премудростях, а также предложил направить китайскому императору письмо, которое следовало написать на табличке на одну пятую длиннее, чем прежде, а конверт должен был поражать своими размерами. Евнух также дал шаньюю несколько советов по части титулования: «Великий шаньюй хунну, сын Неба и Земли, равный Солнцу и Луне и прочая, и прочая». Один из китайских посланников как-то осмелился критиковать татарский обычай презирать старых людей. «Когда китайская армия отправляется в поход, разве у родственников воинов не отбирают лучшее, чтобы обеспечить армию?» – спросил у него евнух. «Да». – «Что ж, – продолжал евнух, – война для татар – дело всей жизни: слабые и старые не в силах сражаться, поэтому лучшую пищу получают их защитники». – «Но отец и сын делят один шатер! – настаивал посланник. – Сын берет в жены свою мачеху, а брат женится на невестке. У хунну нет ни хороших манер, ни ритуалов». Евнух ответствовал: «Обычай их в том, чтобы есть мясо и пить молоко своих стад и табунов, передвигающихся с пастбища на пастбище в зависимости от времени года. Каждый мужчина – искусный лучник, в мирные же времена он ведет жизнь простую и счастливую. Принципы управления государством просты. Отношения между правителем и его народом крепки и долговременны. Управлять государством – все равно что управлять одним человеком. И хотя сыновья берут в жены супруг братьев, делается это для того, чтобы удержать родственников в семье: обычай этот можно назвать кровосмешением, но он укрепляет клан. В Китае же сыновей и братьев нельзя уличить в кровосмешении (по крайней мере, номинально), но каков результат? Отчужденность, неприязнь, разбитые семьи. Всем правит корысть и классовая вражда, одного человека превращают в раба ради того, чтобы другой вел роскошную жизнь. Пищу и одежду можно добыть только обрабатывая землю и разводя шелковичного червя. Обнесенные высокими стенами города призваны обеспечить личную безопасность. И вот во времена тревог люди не умеют обращаться с оружием, а в мирное время каждый существует сам по себе. И не говори больше ничего, ты – ограниченный человек, раб вещей! Что пользы в мишурном блеске твоей шляпы?» Подобный стиль языка (напоминающий о стиле фаворита Аттилы, римского перебежчика, вольноотпущенника Онегезия, обратившегося к помощнику посланника Приска с речью, обличавшей пороки Римской империи) употребляется всякий раз, когда китайские посланники критикуют татар.