Последняя из своего рода. Том 2 - Валерия Веденеева

— Ты выросла и похорошела, кузина, — произнес светским тоном, а потом серьезно и искренне добавил: — Рад, что тебе удалось выжить.

Я опустила голову, давя непрошеное чувство вины. Я — последняя из своего рода.

— Да… я тоже рада, что выжила, — согласилась тихо.

Кузен рассказывал о доме, о семье, о том, что хочет пригласить Кароса Дакаанта в империю, и о том, как рады и благословенны будут все, кто увидит Дракона. Я слушала по большей части молча, не упоминая, что именно Дракон уничтожил мою семью и превратил в пепелище мою столицу. Я знала, что если скажу что–нибудь, то Тор лишь покачает головой, посмотрит на меня со скорбным сожалением и обвинит во всем моего отца.

По решению короля мы стали союзниками врагов лорда Дракона, союзниками тех, кто убил его брата и пытался убить наследника. А Крылатые не прощают обид. Тор обязательно добавит что–нибудь о вселенской справедливости, о том, что пришла пора платить за грехи, накопленные столетиями, платить за все набеги на Сдвоенный мир, принадлежащий Драконам.

Я знала, что скажет Тор, поэтому молчала, никак не комментируя восторг в его голосе и почти влюбленность во взгляде, когда кузен вновь и вновь упоминал Кароса Дакаанта. Сомнительно, впрочем, что все эти чувства относились к Каросу как к личности. Для Тора он был лишь одушевленным символом, живым воплощением фанатичной веры имперцев.

В такие моменты, как сейчас, мне начинало казаться, что имперцы — особая ветвь эль–туань, почти другая раса, хотя мы и говорили на одном языке и разделяли некоторые обычаи. Жители королевства Шоралл тоже молились Властелину, но все же не растворялись в вере до полного самозабвения.

Между тем кузен продолжал говорить. Рассказывал, как его отцу–императору — моему дяде — было больно узнать о гибели сестры и племянников. Рассказывал, что дядя очень хотел бы увидеть меня. И если Дракон позволит…

— Если Дракон позволит, я буду рада побывать в империи, Тор, — кивнула я кузену. Мне было приятно слышать, что брат моей матери беспокоился обо мне, но вместе с тем я понимала, каким окажется его решение, если однажды встанет выбор между моей жизнью и приказом Дракона.

Крыша беседки пыталась защитить меня от моросящего дождя, но каждый порыв ветра бросал внутрь все новую гроздь мелких капель. Часть оседала на лице и стекала сладкими слезами, часть блестела жемчужинами на одежде, не впитываясь. Это я пыталась усовершенствовать свое умение управлять стихией Воды, но получалось пока не очень.

Проще всего было создать общую стену Силы, загородив себя не только от дождя, но и от ветра. Но я хотела разделить стихии: оставить вокруг вольное движение воздуха, но поймать дождь. Пальцы плели узоры из невидимых, ощутимых лишь для эррэ, Нитей, но те высказывали. Я чувствовала, как они повисают рядом, издевательски дразнясь.

Сорокадневный сон явно не пошел мне на пользу: хотя Мервин и снял все ограничения, я никак не могла вернуть прежнее — каким оно было до прихода Дракона — владение Силой. А еще я запрещала себе вспоминать то невероятное могущество, которое принадлежало мне-Духу. Вспоминать было больно: словно бы слепому от рождения показали всю красоту мира, чтобы потом безжалостно забрать.

Дочь Властелина снилась мне почти каждую ночь — словно мы вновь превратились в единое существо, летящее на иллюзорных — но таких реальных — крыльях. Во сне наше время было бесконечно, без торопливости смертной жизни, без ограничений живого тела, и мы парили над мирами, сменяющимися в ритме песен Бездны. Все новые и новые, невероятные, фантасмагорические миры, каких, наверное, просто не бывает…

Я встряхнулась, отгоняя воспоминания, — в очередной раз, но не в последний. Все осталось в прошлом, она ушла и не вернется.

И это было хорошо.

Я вновь и вновь повторяла себе, что это хорошо, что это замечательно. Что я не хотела становиться живым сосудом для Духа Бездны. Что я хотела остаться собой, Риэль Шоралл, собой и только собой! Кажется, я даже начала этому верить…

Дождь продолжался, я сплетала Нити, движения были привычны и позволяли мыслям бродить, где тем захочется. Пожалуй, мне следовало отвлечься, вспомнить нечто более важное, чем магия, более притягательное, чем потерянное могущество.

Я улыбнулась — Мервин, мой упрямый таирт.

Мой эль–эро.

Мне было семь лет, когда мы впервые встретились…

* * *

Много лет назад…

Мне было пять, когда я научилась погружать няньку в магический сон и сбегать из гиммея — женской части дворца.

Гиммей остался пережитком тех седых времен, когда только мужчинам Рода было дозволено видеть лица благородных жен и дочерей эль–туань и заходить на их половину. Я мало что знала о тех древних обычаях, узнать больше совсем не стремилась, но наличие гиммея и необходимость мне, единственной королевской дочери, находиться там взаперти, была невыносима.

Тогда–то я и научилась незамеченной проскальзывать под носом стражников, иногда через черный ход, предназначенный для слуг, иногда через окна. Я не сплетала Нити и не управляла Стихиями, я растворялась в тенях. Или так мне тогда казалось.

Я представляла, как моя собственная тень удлиняется, смешивается с тенями в углах комнат и переходов, как они шепчутся между собой, словно близкие подружки, а потом соглашаются принять в свой круг и меня. И тогда мои шаги становятся неслышны даже самым лучшим стражам, мое платье — яркое, вышитое золотом — становится бесцветным и незаметным, а серый налет покрывает мои волосы и лицо, пока я окончательно не растворяюсь в тени.

Не знаю, была это особая магия или мое слишком живое воображение, но, пока я оставалась ребенком, никому не удавалось увидеть меня, если я сама того не хотела.

К счастью, королевская чета не подозревала, каким на самом деле был уровень Силы их единственной дочери. Самая младшая, самая опекаемая, самая слабая и беззащитная… Необходимости разуверять короля и королеву я не видела: мне ни к чему были новые няньки и гувернантки, виртуозно владеющие Нитями, ни к чему бдительные стражники, следящие не только за возможным внешним врагом, но и за мной. И так — до самых двенадцати лет, пока не будет заплачена дань традициям и Его Величество не позволит мне покинуть эту роскошную клетку.

Мне было шесть, когда я обнаружила соблазнительность внутреннего леса королевского замка. Там всегда казалось тихо, спокойно, уютно и тепло, всегда, даже зимой. Это тоже являлось магией, но иного рода, магией самой земли.

Во внутренний лес заходить позволялось только Шоралл, и я, несмотря на юный возраст, уже знала это. Родители занимались управлением государством, братья — уже взрослые — непрестанно искали все новые развлечения, так что лес был мой. Однажды мне сказали: когда что–то принадлежит тебе, ты должна присматривать за этим. Я была хорошей девочкой, я всегда заботилась о том, что было моим.