Леон - Марина и Сергей Дяченко

как они устроены. Это называется «теория»; в огромных университетах ученые годами наносят на мрамор один-единственный знак, с помощью сложных приборов просчитывают углы и радиусы кривых, учитывают расширение и сжатие камня в зависимости от температуры. И если случается чудо и такой портал однажды срабатывает – новость об этом тут же облетает весь ученый мир, и такое деяние считается подвигом университета…

Я перешел через горбатый мостик. На высшей его точке мне открылись городские башни – две красные над воротами и зеленый шпиль ратуши.

* * *

Дедушка Микель когда-то владел целым торговым пассажем. Дела у него шли так хорошо, что в городе родилась присказка: «целуется с удачей, как Микель». На самом деле удача была ни при чем: секрет заключался в огромном опыте Микеля, его изобретательности и трудолюбии. Он завел свое первое дело, когда был подростком, как я, и начинал, как и я, на ровном месте.

Дедушкин торговый квартал мне не достался. Микель распродал его по частям – не хотел, чтобы налаженное дело перешло моему отцу. «Пусть твой Онри сам докажет, на что способен!» – кричал дед моей матери, а я дремал на кресле под эти крики, и мне снилось, что я веду в бой огромную армию и, занеся меч над головой, ору в лицо вражескому полководцу: «Пусть он сам докажет!»

Мой отец никому ничего не доказал. Он был магом, а не торговцем. Он мог заговорить котел на кухне, чтобы тот не протекал, или поставить десяток лисиц мыть хвостами ванну – но искусство зарабатывать деньги было для него чем-то вроде высшей математики, недостижимой, да еще и постыдной.

Дед Микель в лицо звал моего отца неудачником. Отец был решетом, сквозь которое вытекали из семьи амбиции, деньги, планы; он боялся убытков, и они следовали за ним по пятам. Наши семейные призраки издевались над ним, преследовали и травили. Я знаю: он спал всегда с зажженным светом. Он и теперь спит, поставив у изголовья свечу.

Год назад я купил магазин на все сбережения Семьи: замечательное просторное помещение на главной улице города, в двух шагах от площади. Это очень дорогое, очень бойкое место. Я назвал магазин «Подарки Надир» и оказался самым молодым купцом в торговом квартале: на меня ходили взглянуть как на диковину. Отцы богатых купеческих семей ставили меня в пример переросткам-сыновьям.

Мой собственный отец перестал со мной разговаривать.

То есть, конечно, мы с ним обменивались какими-то фразами: «Доброе утро», «Как дела? – Нормально», «Спокойной ночи». Это были звуки, лишенные содержания – как трупы жуков, от которых остался только хитиновый панцирь, как стены дома, в котором давно никто не живет. А ведь отец любил меня, наверное, сильнее, чем братьев: раньше он даже учил меня магии, тайком от матери и вообще от всех. Это не была академическая магия, которую трудно выучить и невозможно применять. Никаких порталов и схем: отец играл со мной в «летающие чашки» и «смеющийся котел», в «позови белку» и «подрумянь булку». Я охотно помогал ему по дому и думал, что эти игры затем и ведутся – убрать, расставить по местам, вымыть, короче, использовать бытовую магию по прямому назначению. И только потом, когда отец перестал со мной разговаривать, я понял: он хотел, чтобы я был магом, а не торговцем.

Я-то как раз очень гордился собой, мне было интересно владеть магазином. Я поставил дело на широкую ногу: нанял трех помощников и девушку Лину, которая должна была зазывать покупателей. Я заказал у портного специальную одежду для своих людей, и они расхаживали по магазину, разодетые в мундиры с галуном, а Лина была в костюме знатной дамы. Я заполнил стеллажи самыми дорогими товарами: золотые украшения, драгоценные камни, музыкальные инструменты. Праздник длился несколько месяцев, а потом оказалось, что я терплю жесточайшие убытки.

Мой отец обрадовался.

Однажды я вернулся домой поздно, продрогший, голодный и раздавленный свалившейся на меня бедой. Отец стоял на верхней площадке парадной лестницы и смотрел на меня сверху вниз. В его глазах было столько торжества, что я разглядел эти искры в полумраке большого дома.

Нет, он сочувствовал мне. Он меня любил. И все-таки мысль о том, что я оказался таким же неудачником в торговле, как и он, взятый в Семью «из милости», – эта мысль приводила его в восторг.

В ту ночь наши призраки будто сорвались с цепи. В вое ветра я слышал злобные голоса; на стене нашей с братьями спальни то и дело возникал портрет бабки Лейлы, висевший в столовой. Я знал, что портрета здесь нет и быть не может, но он проявлялся снова и снова, и Мертвая Ведьма глядела на меня, будто собираясь взглядом поджечь мое одеяло.

Не мой крах огорчал меня, не позор, не потеря денег – а только злорадство отца. На память приходили сказки, которые он рассказывал мне в раннем детстве – о волшебниках-воинах, игравших молниями, о волшебниках-плутах, способных нырнуть в кувшин с молоком. Но ведь это были всего лишь сказки! Разве отец не различает жизнь и выдумку? Как он смеет радоваться моему коммерческому провалу?!

Утром я встал с кровати разбитый, с твердым намерением продолжать дело во что бы то ни стало.

Магазин мой со всем товаром должны были продать с молотка. Я выпросил короткую отсрочку. Уволил всех помощников и девушку Лину (она горевала больше всех и вызывалась работать без денег). На время бросил школу, сам стал зазывать покупателей, разговаривал с каждым, показывал товар, шутил; дела пошли чуть лучше. Но те же самые купцы, которые ставили меня в пример сыновьям, теперь давили мой магазин, как муху, сапогом жестокой конкуренции: товары оказывались слишком дороги и лежали на полках слишком долго. Если прежде мое дело катилось в пропасть – теперь оно сползало в нее медленно, но неудержимо. Тем временем из-за пропусков мой школьный балл упал до столь низкой отметки, что вот-вот грозил исключением.

Пришлось тащиться на уроки. Выслушивая рассказ учителя о повадках ехидны (лекция о природе для младших школьников) и пытаясь изобразить на грифельной доске треугольник девичьих желаний (задание по обществографии), я впал в оцепенение, похожее на сон или медитацию. И в этом состоянии, одновременно блаженном и отчаянном, мне привиделся простой узор на серебряном колечке. Я тупо всматривался в этот воображаемый узор, пока не понял, что это графическое заклинание, простенькое, из тех, что я знал еще в детстве. И тут у меня волосы встали дыбом: неужели никто не додумался раньше?!

Не помню, как