Краткая история смерти - Кевин Брокмейер

Но именно люди, пробывшие в городе дольше прочих, сильнее всего ощущали перемены. Хотя никто не знал, сколько времени им отпущено и когда оно придет к концу, обычно люди впадали в определенный ритм, к их услугам были некоторые вещи, которые следовало ожидать: после перехода человек находил дом, работу, друзей, проводил шестьдесят-семьдесят лет в городе. Семью не удавалось вырастить, поскольку здесь никто не старел, но всегда можно было просто собрать ее вокруг себя.

Мариама Эквенси поселилась на первом этаже маленького дома в «районе белой глины» и прожила там почти тридцать лет. Это была высокая худая женщина, которая так и не утратила манер подростка, ошеломленного и испуганного собственным созреванием. Она носила хлопковые батиковые платья цвета солнца на детских рисунках, так что соседи замечали ее приближение за несколько кварталов. Мариама работала воспитательницей в одном из многочисленных детских приютов. Она считала себя хорошим учителем, но плохим блюстителем дисциплины, и ей действительно частенько приходилось оставлять детей под присмотром других взрослых, а самой пускаться в погоню за ребенком, пытающимся удрать. Она читала детям помладше книжки о долгих путешествиях и животных, умеющих превращаться, а старших водила в парки и музеи и помогала делать уроки. Многие плохо себя вели и знали такие слова, от которых Мариама заливалась румянцем, но она считала, что подобные проблемы выходят за рамки ее способностей. Даже когда она притворялась сердитой, детям хватало ума догадаться, что она их все-таки любит. Это было затруднительное положение. В частности, один мальчик, Филип Уокер, удирал в магазин всякий раз, когда представлялась такая возможность. Его, казалось, весьма забавляло, когда воспитательница гналась за ним, пыхтя и отдуваясь; Мариаме никогда не удавалось схватить мальчишку, пока он не падал в изнеможении на тумбу или на скамейку, корчась от хохота. Однажды она, преследуя беглеца, завернула за угол, забежала в переулок, но так и не появилась с другого конца. Филип вернулся в приют через полчаса. Он не знал, куда делась Мариама.

Вилле Толванен играл на бильярде каждый вечер, в баре на углу Восьмой и Виноградной. Своих здешних приятелей он знал, еще когда был жив. При жизни, в Оулу, отправляясь в бар, они говорили друг другу одну и ту же фразу — нечто вроде строчки из песни: «Мы встретимся, когда я умру, в баре на этом углу». Один за другим, умирая, они приходили на угол Восьмой и Виноградной, неловко, колеблясь, входили в бар, замечали друзей за бильярдными столами, и так было, пока постепенно все они не воссоединились. Вилле умер последним из этой компании, и обнаружить знакомых здесь, в баре, ему было так же приятно, как и в юности. Он хватал их за руки, а они хлопали его по спине. Он настоял на том, чтобы поставить им выпивку. «Больше никогда…» — сказал он. Хотя Вилле не договорил, все поняли, что он имел в виду. Он ухмылялся, чтобы не расплакаться, и кто-то швырнул в него ореховой скорлупой, и Вилле ответил тем же, и вскоре весь пол был усыпан скорлупой, так что на каждом шагу раздавался хруст. В течение несколько месяцев после смерти Вилле неизменно проводил вечера за бильярдом, поэтому, когда однажды он не появился в баре, друзья пошли его искать. Они постучали в дверь комнаты над скобяным магазином, где он жил, и открыли замок углом игральной карты. Они нашли ботинки Вилле, наручные часы и пиджак, но сам он пропал.

Итон Хасс, вирусолог, не пил в барах — он предпочитал маленькую металлическую фляжку, которую носил на поясе, как бойскаут. Прежде чем умереть, он в течение тридцати лет следил за открытиями в своей области, читая журналы и слушая сплетни на конференциях, и иногда ему казалось, что все правительства, корпорации и фракции на свете создаются с одной-единственной целью — придумать идеальный вирус, который передается всеми возможными способами и распространяется среди людей, точь-в-точь как расширяется круг на воде, когда в лужу падает дождевая капля. Теперь ему стало ясно, что кто-то наконец преуспел и положил начало эпидемии. Но каким же образом вирус пустили в ход? Итон не мог этого понять. Рассказы новоприбывших были слишком немногочисленны и недостаточно точны. Однажды он заперся в туалете Художественного музея на Хай-стрит и разрыдался, выкрикивая что-то про воздух, воду и запасы продовольствия. Позвали охранника.

— Успокойся, мужик. Здесь, снаружи, полно воздуха и воды. Давай, отопри дверь, — охранник говорил медленно, самым что ни на есть успокаивающим тоном, но Итон лишь вопил: «Все! Все!» — и открывал краны один за другим. Больше от него ничего не добились, и, когда охранник через несколько минут выбил дверь, оказалось, что Итон исчез.

Как будто открылись врата или обвалилась стена — город выпускал своих мертвых. Они покидали его пределы, вскоре парки, бары и магазины совершенно опустели.

Однажды, незадолго до того как закрылся последний из ресторанов на его улице, слепой стоял на ступеньках церкви в ожидании случайного прохожего, готового выслушать рассказ о пустыне. За весь день никто не прошел мимо, и он уже гадал, не наступил ли конец раз и навсегда. Возможно, это случилось ночью, пока он спал, или рано утром, когда в течение полуминуты ему казалось, что он чувствует запах горящего меда. Послышалось несколько автомобильных гудков из разных концов города, минут через двадцать донесся скрип затормозившего поезда в метро — а потом ничего, кроме ветра, который пронесся между домами, замедлился и наконец стих. Слепой изо всех сил прислушивался, надеясь уловить голос или шаги, но не мог уловить ни единого человеческого звука.

Он приложил ладони рупором ко рту.

— Эй! — крикнул он. — Эй!

Никто не ответил.

Слепого охватил страх. Он приложил руку к груди, опасаясь, что биение, которое он слышал, исходило из его собственного сердца.

Ветер дул двадцать три дня, сначала с востока, потом с юга, и в отдушинах раздавался долгий предсмертный стон. Время от времени ледяное дуновение прорывалось сквозь препятствия в виде перегородок и поворотов, и сотни прозрачных серых кристаллов разлетались по комнате, устилая стол и пол. Лори замирала за своим занятием и наблюдала, как они тают. Она впадала в уныние оттого, что это происходило так медленно. Обогреватели, видимо, работали на пределе, либо изначально барахлили и не подлежали починке. Потом отключится свет, а затем, если только она еще будет жива, истощатся съестные припасы. Куда ни кинь, всюду клин.

Проблемы начались примерно месяц назад, когда антенну сорвало с вышки. Они с Пакеттом и Джойсом по мере сил восстановили ее. Антенна представляла собой гибкий алюминиевый шест, скрытый внутри огромной спутниковой тарелки, и вокруг него скопился толстый слой снега и льда. Из-за ветра температура на пару дней поднялась выше отметки замерзания — из-за того самого дурацкого ветра, который медленно подтапливал шельфовый ледник под ними, — и груды снега и льда, соскользнув с тарелки одним гигантским куском, увлекли антенну с собой.

Вот так все и произошло. До чертиков глупо.

И почему эту штуку не сделали из термогенного металла? Или в отсутствие иных вариантов отчего ее не установили так, чтобы она не забивалась снегом? Или, на худой конец, почему их не снабдили оборудованием, которое могло понадобиться для починки? Иногда Лори казалось, что экспедицию от начала до конца снаряжали макаки. Но нет. Ее спланировала и спонсировала, целиком и полностью, корпорация «Кока-кола» в качестве одновременно рекламной акции и научной экспедиции в зависимости от того, что вы прочли — внутреннюю документацию или пресс-релиз.