Приговоренный - Сергей Самаров

Вертухаи и подполковник вытянулись по стойке смирно и стали похожи на оловянных солдатиков.

Я продолжал сидеть вовсе не из неуважения к субординации, а просто потому, что мой статус резко изменился. По большому счету с той самой секунды, как на меня надели наручники, я перестал быть капитаном спецназа ГРУ, стал просто подозреваемым. Я еще не знал, как должен вести себя такой вот персонаж при виде генерала Следственного комитета. Мне просто никто не успел этого объяснить.

— Повторяю вопрос! Что тут происходит? — сердито проговорил генерал. — Сначала стену чуть не пробили, часы мои уронили и сломали, потом вопли какие-то дикие…

— Допрос задержанного, товарищ генерал, — робко сказал подполковник.

— А при чем здесь мои часы? Мне их на юбилей подарили. Вот что! Чтобы завтра же отремонтированные часы были у меня! Я ясно объяснил?

— Так точно, товарищ генерал. Отремонтирую и принесу. Лично доставлю.

Генерал фыркнул по-кошачьи, развернулся и вышел. Но походка у него была совсем не как у кота, скорее как у курицы.

Дверь за генералом закрылась.

— Кто ж знал, что он и ночью здесь! — сказал, как выругался, следователь, посмотрел на свои наручные часы и дал команду вертухаям: — Все! Машина у вас внизу?

— Внизу, товарищ подполковник. Ждет.

— В суд его везите. Будем арест оформлять. Я следом за вами приеду. Сделаем бумаги, потом в камеру.

Вопрос ареста с судьей, как я догадался, был согласован по телефону и не вызывал у следователя никаких сомнений.

С порога я обернулся и увидел, как следователь старательно рисует фломастером розовую диагональную полосу на единственной странице, подшитой в папку с уголовным делом. Оказывается, у них все как у людей. Когда мы передаем следственным органам некоторых пленных, тоже порой чертим на документе розовую диагональ. Она означает: «Особо опасен. Имеет склонность к побегу».

Я своей склонности пока еще не продемонстрировал. Но когда-то это обязательно произойдет.

На суде я не отрекался от своей вины, подтвердил, что совершил убийство. Мерой пресечения мне был назначен арест, сразу и безоговорочно, без всяких вопросов о мотивах. Потом меня отправили в следственный изолятор.

Я, конечно, не понял, зачем со мной отправился давешний следователь. Кисть у него распухла и, видимо, сильно болела, но он проявил истинный героизм, не поехал сдаваться в поликлинику. Подполковник удерживал пострадавшую кисть на весу и только чуть касался ее другой рукой. При этом он морщился как от килограмма клюквы, замоченной в уксусной эссенции.

Вертухаи передали меня с рук на руки, разумеется под роспись, двум своим коллегам из СИЗО, людям с мрачным, я бы даже сказал, тупым выражением лица. Один — низкорослый кривоногий крепыш. Другой — громила под два метра ростом, с мощным корпусом и тощими ногами.

При этом подполковник что-то старательно объяснял неслышным шепотом дежурному офицеру следственного изолятора, который принимал меня на хранение, прямо как драгоценную вещь. Косые взгляды следователя ничего хорошего мне не обещали. Ответный шепот майора был таким же непонятным, но куда более спокойным и властным.

После этого меня сначала определили в обезьянник, который располагался здесь же, в комнате дежурного по следственному изолятору. Два вертухая получили от своего майора какое-то приказание и стремительно куда-то удалились. Вернулись они только минут через двадцать.

Дежурный офицер открыл дверь обезьянника и сказал с наигранным сожалением, выставляя напоказ свое притворство:

— Хотели тебя, как полагается офицеру, в отдельную камеру поселить. Но свободных у нас не нашлось. Все заняты. Не обессудь уж. Мальчишки нашли тебе подходящую компанию в малонаселенном помещении.

Помянутые мальчишки принесли и загрузили мне на руки подушку, одеяло, постельное белье, алюминиевую миску с ложкой и кружку. Потом они повели меня по гулким металлическим лестницам на второй этаж, где в коридоре поставили лицом к стене, стали снимать наручники.

В этой ситуации мне ничего не стоило бы дождаться завершения данного процесса. Потом я мог без всяких проблем уложить и того, и другого, надеть им на головы одеяло и постельное белье, завладеть оружием и ключами. Вслед за этим я предложил бы местным правоохранителям как можно громче объявить меня во всероссийский розыск, говоря конкретно, сбежал бы прямо сейчас, пока на улицах еще не рассвело.

Не сомневайтесь в том, что в темноте я смогу ориентироваться лучше, чем любая погоня за мной. Запросто обойдусь без всяких приборов ночного видения. Я только начал привыкать к ним. А начинал службу тогда, когда такие штуковины в нашей армии казались реквизитом из фантастического фильма. И ничего, раньше мы одними глазами обходились. Управился бы я и теперь.

В критических ситуациях у меня всегда наступает момент повышенной мобилизации организма. Тогда я бегаю так, как никогда раньше и не думал, стреляю без промаха, словно пальцем пули в цель укладываю, вижу ночью то, что другие даже с хитрыми приборами не сразу могут узреть и идентифицировать.

В случае побега мой организм мобилизовался бы сразу. Мои руки и ноги получили бы изрядный запас резкости и силы. Однако пока я не торопился с этим, желал узнать, в какую историю влип так конкретно.

Вертухаи сняли с меня наручники, открыли дверь камеры и предложили войти. Но тут я почувствовал, что здоровенный бугай обязательно попытается придать ускорение моему неторопливому шагу. Я переступил порог и сразу резко повернулся боком. Абсолютно вовремя, так, словно у меня запасные глаза на затылке завалялись. Я не оглядывался, хотя со стороны могло показаться, что именно это и сделал.

Я уклонился от сильного удара, нанесенного тыльной стороной ладони. Он был направлен в плечо и нисколько не страшен. Я бы даже не побоялся формулировки «безобиден». Атака оказалась медленной, тяжелой, не имела поражающей силы. Добрый вертухай просто желал побыстрее со мной расстаться.

Я тоже часто использую основание ладони. При ударе снизу в подбородок я гарантированно устроил бы любому великану нокаут и перелом челюсти. Атака спереди в межреберье сокрушила бы достаточно крепкую грудную клетку и обеспечила бы ушиб сердца даже самому бессердечному человеку. При ударе сзади я перебил бы позвоночник противника. Попадание в голову привело бы к перелому основания черепа.

Оба последних случая чаще всего заканчиваются летальным исходом. Как и удар в область сердца, после которого лопается один из желудочков. Следует только точно знать, куда необходимо попасть. Более того, когда удар наносится основанием ладони, рука должна не бить, а попросту стрелять так же резко, как, например, катапульта.

В момент удара, который наносил здоровенный вертухай, я всего лишь развернул корпус. Итог этого маневра оказался даже смешнее, чем я, достаточно веселый человек, думал.

Вертухай, как я заметил уже давно, при огромном и сильном корпусе был обладателем хилых ног, которые с трудом носили его тяжелое тело. Он нанес удар, считая, что его рука будет остановлена моим плечом. Но она не нашла опоры, пролетела дальше и потащила за собой корпус.