Убийство Роджера Экройда - Агата Кристи

Это меня не удивило. У Ральфа, насколько я мог судить, почтикаждый вечер свидание с какой-нибудь девушкой. Но странно, что он выбрал дляэтого Кингз-Эббот, не довольствуясь веселой столицей.

– С одной из официанток? – спросил я.

– Нет. В этом-то все и дело. Он ушел на свидание, а с кем –неизвестно. (Горькое признание для Каролины.) Но я догадываюсь! – продолжаламоя неукротимая сестра. (Я терпеливо ждал.) – Со своей кузиной!

– С Флорой Экройд? – удивленно воскликнул я. Флора Экройд вдействительности совсем не родственница Ральфу Пейтену, но мы привыкли считатьего практически родным сыном Экройда, так что и их воспринимаем какродственников.

– Да, с Флорой Экройд.

– Но почему же, если он захотел увидеться с ней, то просто непошел в «Папоротники»?

– Тайная помолвка, – объяснила Каролина с наслаждением. –Экройд об этом и слышать не хочет. Вот они и встречаются тайком.

Теория Каролины показалась мне маловероятной, но я не сталвозражать, и мы заговорили о нашем новом соседе, который снял недавно коттедж,носивший название «Лиственница», соседний с нашим. К великой досаде Каролины,ей почти ничего не удалось узнать об этом господине, кроме того, что ониностранец, что фамилия у него Порротт и что он любит выращивать тыквы. Признаться,фамилия его звучит несколько странно. Питается он, как все люди, молоком, мясоми овощами, иногда треской, но ни один из поставщиков не мог ничего о немсообщить. Словом, наша доморощенная разведка потерпела крах. Каролину жеинтересует, откуда он, чем занимается, женат ли, какую фамилию носила вдевичестве его мать, есть ли у него дети и тому подобное. По-моему, анкету дляпаспорта придумал кто-то вроде моей сестры.

– Милая Каролина, – сказал я, – его профессия очевидна.Парикмахер. Посмотри на его усы.

Каролина возразила, что в таком случае у него вились быволосы, как у всех парикмахеров. Я перечислил ей всех известных мнепарикмахеров с прямыми волосами, но это ее не убедило.

– Никак не могу разобрать, что он за человек, – огорченносказала она. – Я попросила у него на днях лопату, и он был очень любезен, но яот него ничего не могла добиться. На мой прямой вопрос, не француз ли он, онответил, что нет. Больше мне почему-то не захотелось его ни о чемрасспрашивать.

Я почувствовал большой интерес к нашему таинственномусоседу: человек, который сумел заставить Каролину замолчать и отправил еевосвояси несолоно хлебавши, должен быть незаурядной личностью.

– У него, – мечтательно заметила Каролина, – есть пылесосновейшей конструкции…

Я прочел в ее взгляде предвкушение нового визита идальнейших расспросов и поспешил спастись в саду. Мне очень нравится возиться всаду. Я был поглощен выпалыванием одуванчиков, когда услышал предостерегающийкрик, и какое-то тяжелое тело, просвистев у меня над ухом, упало к моим ногам.Это была тыква.

Я сердито оглянулся. Слева над забором появилась голова.Яйцевидный череп, частично покрытый подозрительно темными волосами, гигантскиеусы, пара внимательных глаз. Наш таинственный сосед – мистер Порротт. Онрассыпался в извинениях:

– Тысячу раз прошу прощения, мсье. Мне нет оправдания.Несколько месяцев я выращивал тыквы. Сегодня вдруг они взбесили меня. Я посылаюих – увы, не только мысленно, но и физически – куда-нибудь подальше. Хватаю ту,что покрупнее. Бросаю через забор. Мсье, я пристыжен. Я прошу прощения.

Его извинения меня обезоружили. Тем более что проклятый овощв меня не попал. Оставалось только пожелать, чтобы подобные упражнения нашегососеда не превратились в привычку, что вряд ли будет способствовать нашейдружбе. Странный этот человек прочел, казалось, мои мысли.

– О нет, – вскричал он, – не страшитесь! Для меня это непривычка. Но представьте себе, мсье, что человек трудился во имя некой цели,работал не покладая рук, чтобы иметь возможность удалиться на покой и занятьсятем, о чем всегда мечталось. И вот он обнаруживает, что тоскует о прежнихтрудовых буднях, о прежней работе, от которой, казалось ему, он был радизбавиться.

– Да, – задумчиво сказал я, – по-моему, это частое явление.Взять, например, меня: год назад я получил наследство, которое давало мневозможность осуществить свою давнишнюю мечту. Я всегда стремился поглядеть намир, попутешествовать. Наследство, как я сказал, получено год назад, а я всееще здесь.

– Цепи привычки, – кивнул наш сосед. – Мы трудимся, чтобыдостичь некой цели, а достигнув ее, чувствуем, что нас тянет к прежнему труду,и заметьте, мсье, моя работа была интересна. Интереснейшая работа в мире.

– Да? – не без любопытства спросил я. Дух Каролины был силенво мне в эту минуту.

– Изучение природы человека, мсье!

Совершенно ясно – парикмахер на покое. Кому секретычеловеческой природы открыты больше, чем парикмахеру?

– И еще у меня был друг – друг, который много лет неразлучался со мной. Хотя его тупоумие иной раз меня просто пугало, он был оченьдорог мне. Его наивность и прямолинейность были восхитительны! А возможностьизумлять его, поражать моими талантами – как мне всего этого не хватает!

– Он умер? – спросил я сочувственно.

– О нет. Он живет и процветает, но – в другом полушарии. Онтеперь в Аргентине.

– В Аргентине! – вздохнул я завистливо.

Я всегда мечтал побывать в Южной Америке. Я снова вздохнул изаметил, что мистер Порротт смотрит на меня с симпатией. Видимо, чуткий коротышка.

– Думаете туда поехать, э? – спросил он.

Я покачал головой и вздохнул:

– Я мог бы поехать… год тому назад. Но был глуп. Нет, хуже!Я поддался алчности и рискнул синицей ради журавля в небе.

– Понимаю, – сказал мистер Порротт. – Вы занялись биржевымиспекуляциями.

Я печально кивнул, однако торжественная серьезность усатогокоротышки втайне меня позабавила.

– Нефтяные поля на Поркьюпайне?[6] – внезапно спросил он.

Я невольно вздрогнул.

– По правде сказать, я подумывал и об этих акциях, но вконце концов предпочел золотые прииски в Западной Австралии.

Наш сосед глядел на меня с непонятным выражением.

– Судьба! – наконец изрек он.

– Какая судьба? – спросил я с досадой.

– То, что я поселился рядом с человеком, который подумывал онефтяных полях в Поркьюпайне и приисках в Западной Австралии. Скажите, какиеволосы вам особенно нравятся, каштановые?