Сталинград - Энтони Бивор

Я в неоплатном долгу перед доктором Детлефом Фогелем из Фрайбурга, который оказал мне неоценимую помощь в начале исследований, а также одолжил свое собрание публикаций немецких и австрийских членов Союза ветеранов Сталинградской битвы. Доктор Александр Фридрих Паулюс любезно разрешил мне ознакомиться с бумагами своего деда, генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса, и предоставил копии посвященных этой теме исследований, проведенных впоследствии членами его семьи. Профессор медицины Ганс Гиргенсон, патологоанатом 6-й армии в Сталинградском «котле», бесконечно терпеливо рассказал мне о своей работе в окружении. Это помогло составить более полную картину о том, как умирали от голода, холода и эмоционального ужаса немецкие солдаты. Бен Шеферд любезно поделился последними исследованиями, посвященными психологическому стрессу у солдат, участвовавших во Второй мировой войне. Я также очень признателен графу Курту фон Швайницу за его замечания относительно оперативного искусства противоборствующих сторон под Сталинградом, а также за разъяснения в области военной терминологии, использовавшейся в войсках связи в ноябре 1942 года.

Моя благодарность за советы относительно российских источников Екатерине Андреевой, профессору Анатолию Александровичу Чернобаеву, профессору Джону Эриксону, Виктору Горбареву, Джону Халлидею, полковнику Лемару Ивановичу Максимову из исторического отдела российского Министерства обороны и Юрию Овсянко. Я также в большом долгу перед теми, кто свел меня с ныне здравствующими ветеранами Сталинградской битвы как в Германии, так и в России, кто так великодушно помогал мне в этих странах – Крисом Александром, графом Леопольдом фон Бисмарком, Эндрю Гимсоном, майором Иоахимом Фрайберр фон Мальцаном, Глебом и Гарриет Шестаковыми, Мари Кристин Грэффин фон Штауффенберг и Кристиан ван де Вельде.

В Волгограде я многим обязан любезному содействию Раисы Маратовны Петруневой, проректора Волгоградского государственного технического университета, и ее коллегам, профессору Надежде Васильевне Дулиной, заведующей кафедрой истории, культуры и социологии, Галине Борисовне с исторического факультета и Борису Николаевичу Улько, заведующему музеем Волгоградского государственного технического университета, а также Николаю Степановичу Федорову, председателю Волгоградского областного комитета ветеранов войны, и подполковнику Геннадию Васильевичу Павлову.

Переводы с русского языка выполнены Галей Виноградовой и Любовью Виноградовой, чье содействие в переговорах относительно доступа к архивам было образцом искусной дипломатии, настойчивости и добродушия. Их вклад, не говоря уж о дружбе, помог коренным образом преобразить всю работу.

Я также в высшей степени признателен участникам и очевидцам событий, согласившимся посвятить столько времени и сил восстановлению прошлого. Многие из них любезно предоставили мне неизданные рукописи, письма и дневники. Их имена, за исключением тех троих, кто предпочел не быть упомянутым, приводятся после приложений.

Этой книги не было бы, если бы не Элео Гордон из издательства «Пингвин», предложившая саму идею, а также Петер Майер в Соединенных Штатах и Ганс Эвальд Деде в Германии. Их энтузиазм и поддержка с самого начала способствовали осуществлению проекта. Я счастлив, что у меня есть Эндрю Нюрнберг, мой литературный агент, советчик и друг.

Как всегда, самые теплые слова благодарности Артемис Купер, моей жене и первому редактору, оказавшей мне неоценимую помощь, хотя у нее более чем достаточно своей работы.

Субботнее утро 21 июня 1941 года выдалось в Берлине погожим. Многие жители города отправились на поезде в Потсдам, чтобы провести летний день в парке Сан-Суси. Другие купались и загорали на пляжах Ванзее и Николасзее. В многочисленных кафе богатый репертуар шуток о бегстве Рудольфа Гесса в Великобританию сменился разговорами о неминуемом вторжении в Советский Союз. Кое-кто, обеспокоенный мыслью о новой, широкомасштабной войне, тешил себя надеждой, что Сталин в самый последний момент уступит Германии Украину.

Сотрудники советского посольства, расположенного на Унтер-ден-Линден, были на своих местах. Срочный запрос из Москвы требовал «незамедлительно прояснить»[5]суть грандиозных военных приготовлений вдоль всей границы от Балтийского до Черного моря. Валентин Бережков, первый секретарь посольства и старший переводчик, позвонил в Министерство иностранных дел Германии на Вильгельмштрассе, чтобы договориться о встрече. Ему ответили, что рейхсминистра Иоахима фон Риббентропа нет в городе, а дозвониться до статс-секретаря Эрнста фон Вайцзеккера не удается. Время шло, и из Москвы приходили все новые и новые настойчивые запросы с требованием свежих новостей. В Кремле нарастала атмосфера сдержанной истерики: свидетельств агрессивных намерений Германии становилось все больше, и это добавлялось к более чем 80 предупреждениям, полученным на протяжении последних восьми месяцев. Заместитель руководителя НКВД только что доложил о том, что в предыдущий день «не меньше тридцати девяти самолетов нарушили государственную границу СССР».[6]Вермахт демонстративно выставлял напоказ свои приготовления, однако отсутствие секретности, похоже, только подтверждало сложившееся в больном сознании Сталина представление о том, что это лишь часть замысла Адольфа Гитлера, направленного на то, чтобы вытребовать больше уступок.

Советский посол в Берлине Владимир Деканозов разделял убеждение Сталина в том, что это лишь продолжение дезинформационной кампании, начатой англичанами. Он даже отмахнулся от доклада своего собственного военного атташе о том, что вдоль советско-германской границы развернуты 180 дивизий. Деканозов, выходец из Грузии, был ставленником Лаврентия Берии и занимал высокую должность в НКВД, в международных делах он совершенно не разбирался. Остальные сотрудники советской дипмиссии, хотя и не осмеливались выражать свои взгляды слишком открыто, не сомневались в том, что Гитлер планирует вторжение. Они даже переправили в Москву сигнальный экземпляр немецко-русского разговорника, предназначенного для солдат, который тайно передал в советское посольство немецкий коммунист, работник типографии. В этом разговорнике были такие полезные фразы, как «Сдавайся!», «Руки вверх!», «Где председатель колхоза?», «Ты коммунист?» и «Буду стрелять!».

На настойчивые звонки на Вильгельмштрассе Валентину Бережкову отвечали одно: «Риббентропа нет, и когда он будет, неизвестно».[7]В полдень Бережков попытался действовать через другого высокопоставленного чиновника, начальника политического отдела. То, что он услышал, не предвещало ничего хорошего. «Кажется, в ставке фюрера проходит какое-то важное совещание. По-видимому, все сейчас там». Однако министр иностранных дел Германии не покидал Берлин. Риббентроп готовил инструкцию для немецкого посольства в Москве, помеченную грифом «Срочно! Сверхсекретно!». На следующий день рано утром, примерно через два часа после начала вторжения, посол граф Фридрих Вернер фон Шуленбург должен был вручить советскому правительству ноту с обвинениями, ставшими поводом для объявления войны.