Птица и охотник - Варвара Еналь

– Мама Мабуса соблюдает договор, – заверила Дим-Хаара Нок.

– Ваша доброта вам воздастся. Духи никогда не забывают тех, кто делает добро. Еще Великий маг Моуг-Дган, освободивший Одинокие королевства от полчищ страшных врагов, – слова «страшных врагов» Дим-Хаар произнес, понизив голос и подняв вверх указательный палец, – говорил, что надо творить добро, и оно обязательно вернется к тому, кто его сделал. Таковы законы нашего мира, дети. А сейчас, – голос жреца снова изменился, стал более жестким, – сейчас пусть возле меня останется новенькая для обряда. А вы подождите ее на ступенях.

Девочка задрожала всем телом, опустила голову совсем низко и две быстрые слезы сбежали по ее щекам.

– Не бойся, – толкнул ее в бок Еж, – он всего лишь споет тебе песню посвящения, помажет лоб глиной и отпустит. Это не страшно.

Девочка кивнула и торопливо вытерла лицо грязным рукавом.

Нок и Еж вышли на улицу, спустились по ступенькам и сели на самую последнюю. За их спинами звенел тишиной храм, а перед ними простирался приморский город Линн. Он скользил, точно длинный морской змей, вокруг удобной широкой бухты и переливался своими такими разными крышами: остроконечными, покрытыми оранжевой черепицей, пологими, сделанными из широкой и твердой травы хаку, пожелтевшими на солнце и осевшими до самой земли. В районе бедняков крыши делали из соломы, потому что даже трава была не по карману рыбакам, что не имели своей лодки и лишь нанимались на работу к владельцам судов.

Гудел круглый, точно пшеничная лепешка, рынок – он пестрел палатками, телегами и яркими нарядами женщин.

Женщины Линна считались самыми красивыми. Смуглые, черноволосые, с высокими скулами и полными губами, они казались такими же горячими, как неутомимое белое солнце, что каждый день наполняло воздух жарой.

От ступеней храма широким полукругом тянулся вишневый сад. На раскидистых ветках деревьев развевалось множество лент из кожи и ткани. На некоторых из них звенели крошечные колокольчики. За каждое служение, за каждую молитву жрецы привязывали на храмовые деревья по ленте. Если заказчик молитвы был состоятельным, то покупал кожаную полоску и колокольчик на нее, чтобы тот своим звоном напоминал духам о просьбе.

Колокольчики звенели тихо и печально, и Нок казалось, что это все молитвы жителей Линна слились в одну и звучат, звучат на верхушке храмовой горы. О чем просят все люди города? О чем просит духов она сама?

Для себя Нок много не просила. Кто услышит молитву девочки-рабыни? Да ей и так неслыханно повезло, духи были слишком милосердны к ней. Она ведь сирота, родители умерли, когда Нок была совсем еще крошкой. И ее передали в караван синебородых купцов даром, просто так. Даже не попросили никакой платы. Иначе в своей деревне она бы умерла от голода, холода и болезней. Кто бы за ней ухаживал? Кто бы заботился о ничейной девочке?

– Пусть о ней заботятся рыцари Ордена, – велели старейшины деревни, – они ведь забирают себе детей для обучения. Вот пусть и эту берут.

Тогда Нок еще раз повезло. В замки Ордена ее не взяли. Высокие люди в длинных кольчугах и больших плащах осмотрели ее и сказали, что толку от такой малявки не будет и что она глупа, как пробка. Таким образом Нок попала вместе с караваном в Линн. И ее нашла мама Мабуса, которая как раз задумала выгодное дельце – вырастить девочку для храма Набары.

Вот оно, везение. Вот она, благосклонность богини судьбы. И чего еще гневить духов и просить у них? В ночь большого полнолуния, когда Маниес станет круглым, серебристым и повиснет над самой бухтой, а Аниес превратится в тонкий серп и спрячется где-то за городским холмом – в эту самую ночь будет праздник Золотых колокольчиков. Праздник, во время которого перед духами Днагао вспоминаются все просьбы людей и все их молитвы.

Вот тогда-то мама Мабуса отведет Нок в храм Набары, получит мешочек золота – золота из далекой Суэмы. Монеты из этих земель самые тяжелые и ценные. Вот сколько платят за хорошую девочку, на плече которой есть шесть цветков, нанесенных жрецом и символизирующих, что ее любовь еще не принадлежала никому.

Ей, девочке-сироте из бедной деревни, очень повезло. Просто неслыханно повезло. Судьба уготовила для нее один из самых добрых жребиев. И совсем скоро тоненькие жрицы храма богини любви, чьи уши украшены крошечными золотыми сережками, а в носах поблескивают золотые колечки – символ принадлежности к храму – выкупают Нок в ароматной розовой воде, расчешут ее длинные черные волосы и заплетут во множество тонких косичек. И на каждой косичке закрепят по коралловой бусине. На ноги и на руки Нок наденет новые золотые браслеты, а на тело, умащенное ароматными маслами, – яркую тунику из прозрачной ткани, расшитую золотыми нитками и белым бисером. Ее девственность будет выставлена на городской торг, и самый состоятельный житель Линна сможет купить первую ночь с новой жрицей храма богини любви. Только тогда Нок получит новое имя – имя, которым назовет ее мужчина, оплативший ночь.

После этого девушка никогда не сможет покинуть храм Набары. По крайней мере до тех пор, пока на ее любовь будут покупатели. О том, что произойдет потом, Нок не задумывалась. Да и чего ломать голову над тем, что случится через много-много лет? Сейчас все складывалось как нельзя лучше, и потому незачем гневить духов лишними просьбами. На долю девушки и так выпало много удачи.

Оставалась неопределенной судьба Травки – маленьких девочек, не достигших шестнадцати лет, не пускают на порог храма богини любви. Вообще женщин-не-жриц не пускают. Это плохая примета, дурной знак – женщина около храма. Набара ревнива и своевольна, она может прогневаться на город, если рядом с ее владениями появятся женщины, не служащие ей. Женщины-соперницы. Те, кто тоже отдает свою любовь мужчинам, но не в ее храме.

Возможно, жрец свяжет новенькую Нок с Травкой, и та должна будет заботиться о Девочке Без Имени. Тогда Травка так и останется в Корабельном дворе мамы Мабусы.

Колокольчики в храмовом саду все так же тихо позванивали, словно напевали известную только им мелодию. Ветер приносил со склонов запахи можжевельника и, совсем немного, горькой полыни. Побелевшее солнце заняло почти самый центр неба и стало маленьким и злым. Пора, пора возвращаться, чтобы успеть на общую молитву.

Из храма, медленно ступая, появилась старая женщина в длинной черной юбке, по краям которой были нашиты мелкие ракушки. Такие же ракушки чуть отливали перламутром с длинного ситцевого шарфа, накинутого на плечи. Многочисленные бусы из раковин, сушеных ягод и дерева сухо пощелкивали при каждом шаге женщины.

Лицо ее, коричневое, выжженное солнцем, казалось вырезанным из темного дерева. Резкие складки у носа и пара вертикальных складок на лбу. Мелкие морщины у глаз – и все. Гладкая кожа, темная и безупречная. И все же с первого взгляда становилось понятно, что солнце поднималось слишком много раз над обладательницей этой гладкой кожи и счет ее дням давно потерян.

Ведунья Хамуса – а это была именно она – уже давно жила в лесу на соседнем холме. И множество раз приходила в храм города Линна. Ее предсказания сбывались и потому ей всегда верили. Правда, предсказывала она неохотно и не каждому. Долго вглядывалась в лицо просившего, словно читала на нем сокрытое в сердце человека, после качала головой и хриплым, каркающим голосом отказывала: