Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2 - Александр Дюма

— Укажи мне таверну, и, если хочешь, приходи поужинать со мной. Мы разопьем бутылочку лучшего вина и отведаем нежнейшего ягнячьего окорока.

— Я не прочь, — отозвался матрос, не отказывая в компании. — И кого спросить?

— Рене, — ответил путешественник.

— Отлично, так когда?

— С семи до восьми вечера. Но ты не ответил на мой вопрос.

— На который?

— Я спрашивал у тебя дорогу к таверне госпожи Леру.

— Улица Поперечная в двадцати шагах отсюда, — ответил матрос, — ты заметишь вывеску. Но помни: чтобы в «Победоносном» хорошо приняли, сперва надо хлопнуть на стол мешок с золотом да сказать: «Налейте мне выпить и дайте перекусить, деньжата у меня водятся, как видите».

— Благодарю за добрый совет, — ответил путешественник и направился к таверне.

Через двадцать шагов он уже стоял перед громадным домом, над дверью которого качалась вывеска с выписанным парусником и названием «У победоносного фрегата».

Путешественник помедлил в нерешительности перед входом: никогда прежде подобный шум не достигал его уха: смешенье криков, проклятий, божбы и богохульств, смысл которых сам по себе вынуждал призадуматься. Корсар Никет, соперник Сюркуфа, несколько дней назад вернулся с двумя захваченными судами, пожитки с которых накануне поделили меж собой моряки. Никто не успел спустить еще свою долю, но каждый уже усердно принялся за дело, так что можно было быть уверенным: вскоре моряки будут выжаты до капли. Ужасающий ливень загнал все команды под крышу. Все гуляки, разъезжавшие в экипажах, разукрашенных лентами, со скрипачами и флейтистами, все минутные свадьбы, в которых сегодняшняя жена уступает место завтрашней, сошлись в тех семи-восьми больших тавернах, что были в Сен-Мало. А кто не нашел себе аристократического пристанища, рассыпались по крохотным улочкам и кабачкам понеказистее, привычному обиталищу моряков.

Путешественнику, возможно, было бы лучше повременить входить, но никто не обратил на него внимания: все были слишком заняты, чтобы беспокоиться о других. Одни пили, другие курили, кто-то перекидывался в трик-трак или карты; два бильярда окружили двадцать пять или тридцать игроков, схватившихся в гигантской партии, и полсотни зрителей, взобравшихся на стулья, скамейки и печи. В хмельном азарте говорили все громче, не обращая внимания на тех, кто напрасно пытался перекричать остальных. Невообразимый гам перекрывал только звон золотых монет, которые загрубелые ладони припечатывали к мраморным столам.

Молодой человек оказался в самой сердцевине бедлама, окутанного подобием тумана, в котором смешались дыхание около сотни людей, запах вина и испарения от одежды, пропитанной дождем. Он неуверенно спросил госпожу Леру, но ему никто не ответил, никто не удосужился указать ту, чей скипетр управлял царством безумцев, пока наконец гость сам не заметил хозяйки. Она тоже увидела нового и незнакомого человека, недоуменно улыбнулась и двинулась ему навстречу.

Г-жа Леру оказалась пухлой маленькой женщиной лет тридцати с любезной улыбкой и изящными манерами. Но едва какой-нибудь самонадеянный нахал решал приударить за ней и тем самым умалить величину своего долга, как она мгновенно преображалась: кулаки упирались в бока, она на глазах вырастала, голос гремел как гром, а пощечины сыпались со стремительностью молний. Не стоит и говорить, что к путешественнику она подошла, приветливо улыбаясь.

— Сударыня, — обратился к ней молодой человек с такой обходительностью в выражениях и учтивостью в манерах, словно говорил с дамой из Сен-Жермена, — не получали ли вы третьего дня две дорожных сумки и деревянный ларь для гражданина Рене, матроса, и письмо, в котором вас просили оставить ему комнату?

— Да, да, конечно, гражданин, — ответила г-жа Леру. — Комната готова, и мне доставит удовольствие самой проводить вас туда.

Кивок головы был ответом ей. Г-жа Леру провела гостя по винтовой лестнице наверх, в одиннадцатый номер, где Рене уже ждали две его дорожные сумки и сундук. У окна разумной хозяйкой был приготовлен стол с бумагой и чернилами: человек, которому принадлежат столь элегантные дорожные вещи, непременно захочет написать несколько писем.

— Вы будете ужинать внизу или накрыть стол в комнате? — спросила г-жа Леру.

Рене припомнил советы матроса, встреченного в нескольких шагах отсюда, с величайшим пренебрежением достал из кармана пригоршню луидоров и бросил их на стол.

— Я хочу, чтобы еду подали сюда, — сказал он, — и еду отменную.

— Как пожелаете, сударь, как пожелаете, — отвечала г-жа Леру с самой прелестной улыбкой.

— Итак, дорогая госпожа Леру, пусть затопят пожарче камин, потому что я промок до самых костей, и подадут к пяти часам добрый ужин и два прибора. Один бравый молодец спросит человека по имени Рене, вы проведете его в мою комнату. И самое главное — подайте нам хорошего вина.

Пять минут спустя жаркий огонь горел в комнате одиннадцатого номера.

Едва Рене остался один, он скинул насквозь промокшую одежду и вынул из сумки точно такой же костюм, как тот, что был сброшен на дощатый пол. Новое одеяние было лучше скроено, но по-прежнему оставалось одеждой простого матроса.

Через несколько минут гроза ретировалась со скоростью, присущей летним бурям, мостовые просохли, а небо вновь обрело синеву, и природа, редкие слезы которой еще струились по краю крыш, вновь улыбнулась и приготовилась приласкать детей своих, будто и не было приступа гнева. Внезапно послышались громкие вопли, причину которых было непросто определить. Они казались то стонами, полными живого страдания, то смехом, полным буйного веселья. Рене открыл окно и стал свидетелем картины, которую не мог представить даже при всей необыкновенной живости воображения. Моряк, который получил долю добычи в две тысячи пиастров, растратил тысячу за восемь дней, и, не зная, как избавиться от остатка, не нашел ничего лучшего, как раскалить пиастры в печи и кидать их зевакам, собравшимся перед дверью. Зеваки бросились за монетами, но первые из тех, кто дотронулся до них, оставили на деньгах кожу с пальцев: отсюда крики боли. Другие догадались подождать, пока пиастры остынут, и рассовали их по карманам — вот и крики радости.

Рене среди этих зевак опознал утреннего знакомого — тот заявился за час до назначенного ужина. Молодой человек рассчитывал навестить Сюркуфа сегодня, но, опасаясь, что времени ему недостанет, перенес визит на завтра. Здесь было полно моряков, особенно простых матросов, и ему не помешали бы сведения о выдающемся капитане, к которому он пришел наниматься. Рене подал гостю знак подниматься, но как только тот собрался войти, толпа, скопившаяся внутри, устремилась наружу, и у Рене появилось время позвонить и велеть принести сигары, немного жевательного табака и графинчик водки.

Все было незамедлительно доставлено и водружено на стол прямо перед появлением матроса.

Рене шагнул навстречу, пожал руку ему и пригласил к столу.

Но бравый моряк сперва огляделся и нашел комнату роскошнее, чем требовалось бы простому матросу; бутыль с водкой, сигары и жевательный табак укрепили его в уверенности, что вновь прибывший также прожигает свою часть добычи.