Тайная жизнь Лизы - Крис Манби

– Но ты играешь в пьесе, – напомнил мне Брайан. – Это уже не твое личное дело.

– Да меня уговорили, – соврала я. – Все равно текст этот есть в программе. Не надо будет потом учить.

– Но тебе ведь хоть немного хочется играть на сцене, – настаивал он.

Я пожала плечами. Еще как хотелось сыграть Клеопатру. Пока Мэри всем не разболтала, я страшно гордилась тем, что мне доверили такую большую роль. Правда, я не была уверена, что справлюсь, и не хотела, чтобы близкие люди ежедневно дразнили меня актрисой. Близкие – это Мэри, Билл и Брайан. А если им не понравится моя игра? Если я сыграю так плохо, что они потом не будут знать, как смотреть мне в глаза. Я не смогу играть дальше, если каждый день буду обедать с самыми строгими критиками.

Пока Мэри не вынудила меня раскрыть карты, я намеревалась дождаться, по крайней мере, пяти одобрительных рецензий и только потом пригласить друзей на свой спектакль. Пять хороших рецензий. Звучало солидно, но вероятность осуществления приближалась к нулю. Хотя бы потому, что студентов-критиков, которые могли прийти на спектакль, было только четверо.

– Я правда очень хочу посмотреть, как ты играешь, – пытался убедить меня Брайан.

– И мы, – подхватили Мэри и Билл нестройным хором. – Если Брайану можно идти на спектакль – мы тоже пойдем. Так будет честно.

– Нет, ни за что, – сказала я в отчаянии. – Вы хотите, чтобы я все напутала? Пожалуйста, не ходите. Вам будет неинтересно. Я умру от стыда.

– Не зарывай талант в землю, – произнес Брайан с еврейской назидательностью.

– Я не зарываю. Я только не хочу, чтобы вы ходили смотреть. По крайней мере, сейчас. Послушайте, я же знаю, как будет: Мэри и Билл будут строить мне рожи. Один раз я их пустила. Я играла няню в «Ромео и Джульетте» и чуть не лопнула от сдерживаемого смеха, увидев в заключительном акте задумчивую физиономию Билла в последнем ряду. К счастью, все подумали, что меня сотрясают сдерживаемые рыдания, – и сноб из газеты «Изида» написал, что это произвело впечатление. Кто примет меня всерьез, если в трагических сценах меня будет трясти от смеха?

– Я больше не буду, – пообещал Билл, но обещаниям Билла я не верила с тех пор, как он решил с Нового года каждый день после спортзала переодеваться, так чтобы его дивной мускулатурой можно было любоваться только по особым случаям. Он держался до пятнадцатого января.

– Верится с трудом. Кому еще кофе? – спросила я, отчаянно пытаясь заговорить о другом. О чем угодно, кроме спектакля. К счастью, мне на помощь пришел Брайан.

– Я принесу, – сказал он. – Но только если ты нам разрешишь посмотреть, как ты играешь.

– Ни за что! – завопила я. – Я же только что объяснила…

– Да шучу я, шучу. – Брайан поднял руки. – Не хочешь – не придем. Мы не хотим нарушить творческий процесс.

– Жаль, – вздохнула Мэри. – Я бы посмотрела, как ты изо всех сил стараешься не расхохотаться.

– Не доставай ее, Мэри, – предостерег Брайан.

Я облегченно вздохнула.

Чего кривить душой, я испытала легкое разочарование, когда назавтра перед началом спектакля не увидела в зале никого из них. В тот день я встретила Билла в столовой, и он сказал мне, что они сразу же после ужина идут есть карри (я уже говорила, что столовская еда способствовала похуданию). Но я догадалась, что он пускает меня по ложному следу. Я по-прежнему не сомневалась: вся троица будет сидеть в последнем ряду и прикрывать ухмыляющиеся физиономии программками в жалкой попытке остаться незамеченными. Но их не было. Во всяком случае, я их не увидела, потому что, прежде чем я успела подробно рассмотреть зал с безопасной позиции за занавесом, зажглись огни рампы и я уже не видела ничего, кроме сцены.

В университете были сотни театральных трупп. В большинство из них я записалась еще на Неделе первокурсника, но в конце концов моим уделом стала крошечная труппа под названием «Подвал» – только там меня не завернули сразу. Во всех остальных, едва я начинала изображать появление отважной Виолы в Иллирию и после кораблекрушения, меня прерывали вопросами: не хочу ли я помогать за кулисами? или открывать занавес? и умею ли я шить римскую тунику? Члены «Подвала» отнеслись более снисходительно к моим актерским способностям. Большинство из них сидело на транквилизаторах, что, вероятно, сработало мне на руку. Я мечтала о сцене с детства. Я думаю, что меня зацепило в первый раз, когда нас с братом Колином премировали билетами на мюзикл «Энни» на Рождество 1981 года. Колину история храброй сиротки не понравилась. По его мнению, там было слишком много пения и девчонок. Но я была в восторге, и последующие полгода громко распевала песни из мюзикла в надежде, что какой-нибудь влиятельный господин услышит мое пение с улицы и пригласит в актерскую школу. Разумеется, этого не случилось. В Солихалле ничего подобного не случается, зато моя мать записала меня в драмкружок при местной церкви, где готовилась собственная версия «Энни». На прослушивании я старалась изо всех сил, но главную роль дали дочери церковного сторожа (она страшно фальшивила, но у нее был подходящий цвет волос). Я дала согласие на роль одной из приютских, но в день премьеры сказала, что заболела ангиной, и ни разу не играла.

Затем пубертатный период, а также мысль о том, что мой прыщавый лоб, скрываемый под уродской длинной челкой, увидит куча народу, надежно ограждали меня от сцены. В трех школьных постановках я участвовала в качестве помощника режиссера. Никто не спрашивал, хочу ли я играть, потому что все думали, что мне нравится тянуть за веревки, открывающие занавес, но я следила за исполнительницами главных ролей и знала, что могу сыграть лучше их. Я выучила все реплики и отрепетировала их в спальне перед зеркалом на случай, если главная героиня и дублерша неожиданно заболеют. Но однажды я сказала себе: хватит робеть.

К моменту поступления в университет я еще не вполне справилась с робостью, но на прослушивание все же пошла, потому что прочла статью в «Космополитен» или в другом таком же полезном журнале о том, как бороться с фобиями. Снова ставьте ногу в стремя, говорилось там. Самое смешное, что я боялась не публики как таковой. Меня волновало мнение людей моего круга, особенно моих знакомых. Если бы сэр Ричард Аттенборо увидел меня в роли Клеопатры и сказал, что это ужасно, мне было бы все равно. В школе мою театральную карьеру сгубило опасение, что моя игра покажется ужасной моим одноклассникам. Теперь меня преследовала мысль о том, что так же подумают друзья по колледжу.

Перед актерами «Подвала» я выкладывалась от души, потому что они все были незнакомые и казались мне обычными и неинтересными. Они, можно сказать, упросили меня играть в их труппе, предположив, видимо, что у меня нет отбоя от предложений из других театров. На самом деле только одна труппа позвала меня на повторное прослушивание – они искали на роль копьеносца для «Юлия Цезаря». В «Подвале» мне предложили роль няни в «Ромео и Джульетте», и я решила, что лучше все-таки быть крупной рыбой в мелком пруду.

Длинноволосый, патлатый режиссер труппы по имени Род решил ставить «Антония и Клеопатру» после того, как по его инициативе летом поставили кошмарную пьесу каталанского автора про тайный код синтаксических структур предложения (по крайней мере, я так поняла содержание), получившую ужасные рецензии практически во всех университетских изданиях с последующим падением всякого интереса к спектаклю, что практически разорило труппу.