Ненавижу и… хочу - Анна Веммер

Администратор уходит, а я слышу новые шаги. Более тяжелые, какие-то тревожные. Хотя к этому моменту я уже в состоянии полуобморока. Я ужасно хочу пить, еще сильнее – есть. Готова отдать душу за возможность прилечь, а в висках пульсирует боль.

Когда вспыхивает свет, я жмурюсь и не могу рассмотреть вошедшего. Глаза, привыкшие к темноте, слезятся и болят. Но когда первый шок проходит, в первое мгновение я думаю, что сошла с ума. Что усталость сыграла со мной злую шутку.

Потом ноги подкашиваются, и я сажусь на скамейку.

– Леша…

– Здравствуй, Лиза. Неожиданная встреча, правда?

– Что это значит? Что ты здесь делаешь?

Боже, что я несу?! Лопочу какую-то ерунду, а сама жадно всматриваюсь в знакомые черты. Он почти не изменился… только вернулся к спорту и сменил теплый взгляд на холодное отвращение. Но все еще красивый. При взгляде на него я все еще чувствую, как внутри все сжимается. В нем – черты моего сына, в нем – моя душа, от которой ничего не осталось.

– Ты стащила мой бумажник.

– Нет. Я даже не знала, что ты здесь, я не подходила к тебе.

– И все же бумажник нашли в твоей сумке. А денег там не было.

– Чего ты добиваешься?

– Того, чтобы ты заплатила.

Мы все еще о деньгах?

– У меня нет двадцати семи тысяч.

Я не собираюсь этого добавлять, но слова сами вырываются тихим шепотом:

– У меня ничего нет.

Он подходит ближе. Накрывает сначала запахом, незнакомым – сменил духи. Потом теплом от близости. А потом прикосновением к подбородку, вынуждает поднять голову. Смотреть ему в глаза невыносимо. Я ни разу не отважилась.

– Ошибаешься, Лиза. Кое-что у тебя все же есть.

Губы немеют, а голос куда-то пропадает. Он так близко, и от близости кружится голова. Кажется, я вот-вот проснусь, потому что все мои сны о нем заканчиваются так же, но… это не сон. Это он передо мной, призрак прошлого, демон с холодными жестокими глазами. Я влюбилась совсем не в этого Лешу, но я его таким сделала.

И не жалею об этом.

– Что тебе нужно? Отпусти меня…

– Отпущу. И даже не стану писать заявление. Только ты кое-что сделаешь. Как по мне, это хорошая услуга почти за тридцатку, которую ты сперла.

– Я не…

Он прижимает к моим губам ладонь. От прикосновения по телу идет дрожь, и я даже не могу сказать, страх это или что-то другое, давно похороненное.

– Сейчас ты оденешься и вместе со мной выйдешь из этого гадюшника. Мы сядем в машину, поедем в отель, где ты будешь очень хорошей и послушной девочкой. А когда мы с тобой наиграемся, исчезнешь навсегда, как ты умеешь.

– Мы… Леш, я не понимаю…

– Что тут понимать? – грубо обрывает бывший муж. – Мы с Вадиком хотим тебя трахнуть. Он всегда смотрел на тебя, как кот на сметану, а передо мной у тебя еще пени по супружескому долгу накапали. Одна ночь – и до свидания. Ну, или поехали в КПЗ, потом в колонию.

– Леша…

Я не могу поверить в то, что слышу это от него. Между парнем, в которого я влюбилась по уши, и мужчиной, что сейчас смотрит и оценивает меня, как товар, нет ничего общего. Только внешность, только имя. А душа не его.

– Так же нельзя.

– Почему?

Он жадно рассматривает меня, взглядом скользит по вырезу платья и голым коленкам. Я с горечью думаю, что этот взгляд совсем не отличается от тех, которыми награждали нас богатые клиенты с ощущением вседозволенности. Только ему сейчас действительно дозволено все.

– А если я скажу, что согласна на полицию?

Он может и не отвечать, я знаю, что будет. Сейчас Алексей Каренин – очень богатый человек, способный и доказать мою вину и устроить поездку в не столь отдаленные места. Я очень плохо знаю законы, понятия не имею, сажают ли за такую кражу, но не сомневаюсь, что Леша бросит все силы, чтобы отомстить.

Мы оба знаем, что дело не во внезапно вспыхнувшем желании. И не в злости за потерянные деньги, если они вообще были. Он хочет, чтобы я испытала тот же ужас, почувствовала себя разбитой. Я не ждала милости и прощения от бывшего мужа, но точно не была готова к его ненависти.

– Леш… я тебя прошу, отпусти меня… не мучай.

Себя не мучай. Меня. Я не имею права просить, наверное, не заслужила, но, черт возьми, я хочу дышать! Хочу помнить несколько лет, когда была  счастлива, а не часы, когда умирала последняя надежда на то, что однажды все будет хорошо.

Как Леша сам говорил.

«Все, Лизон, будет хорошо. Это инсайдерская информация».

– Я тебя, Лиза, тоже о многом просил. И ребенок просил. Ты нам что сказала? Помнишь?

– Да…

– Вот и все. Так что? Мы рассчитываем на твою компанию, или звонить ребятам в форме? Ты только учитывай: гарантию, что тебя там не трахнут, я дать не могу. Что ты так смотришь? Неужели ни разу со своим хахалем не звала друга? Давай, детка, это лучше, чем посвятить следующую пятилетку пошиву рукавичек.

Я поднимаю взгляд на бывшего мужа, уже не надеясь рассмотреть в нем осколки некогда счастливой любви.

– Скажи… ты все еще принципиален, как раньше? Держишь слово, которое дал?

– Допустим.

– Если я соглашусь… сделать то, что ты хочешь. Ты можешь пообещать, что не сделаешь мне больно?

– За кого ты меня держишь? – усмехается он. – Я сделаю тебе очень хорошо, Лиза.

Мне кажется, я лечу в темную пропасть. Растворяюсь в аду, который сама создала.

– Пообещай. Я так хочу.

– Хорошо. Я обещаю. Сегодня ночью тебе никто не навредит. А после мы больше не встретимся.

Алексей

Я не даю ей шанса сбежать: выхожу, чтобы собралась, и жду за дверью. Администраторша с интересом на нас косится, когда мы выходим, но молчит. Интересно, ей хоть немного стыдно? Она, по сути, подставила свою же сотрудницу по прихоти клиента и за хорошую оплату. Можно придумать тысячу отговорок, что Айжан меня знает и уверена, что я не причиню Лизе вред, но… черт, я ведь собираюсь причинить.

В ее глазах страх смешанный с недоверием. Такой жутко пьянящий коктейль. Я впитываю ее эмоции, но облегчения не чувствую, сейчас моя ненависть к ней растет по экспоненте. Смотрю на ее лицо и вижу черты сына, который до сих пор иногда спрашивает о маме. Слышу ее голос, и в голове без спроса появляются обрывки разговоров из прошлого.

На секунду, когда Лиза попросила не делать ей больно, внутри что-то болезненно сжалось. Как всегда сжималось, когда она болела или расстраивалась. Такой себе условный рефлекс: спрятать, защитить и нагло пользоваться благодарностью.

Потом отпустило. Не делать ей больно… а она, блядь, не делала? Не она сбежала, когда я лежал в реанимации? Не она сбежала, бросив ребенка, которому клялась, что мама всегда будет рядом? Не она потом постила в инстаграме тупые фоточки с моря в обнимку с новым ебарем?