Колокола любви - Наталия Вронская

— Ужас какой ты говоришь, Юля!

— Правду я говорю… Ты старуху не брани. Через нее нам счастье может быть. Деньги ее — женихи наши. Ты что думаешь, помещик Афанасьев за тобой ездит от большой любви?

— А разве нет? Разве я уж так собой нехороша? — обиделась старшая княжна.

— Да не в том дело, Аня! Ты-то хороша. Да только много ли проку от твоей красоты да от громкого имени? У господина Афанасьева поместье небольшое, долги имеются, я слыхала, как о том промеж себя матушка с батюшкой говорили. Они бы тебя, конечно, за него с превеликим удовольствием отдали. Да только ему за тобой приданое надобно. Ежели денег достаточно дадут, то он свое имение поправит, да и тебе только польза при таком обороте. А если нет? Даже когда он женится на тебе, а денег у вас не будет, то охота ли тебе самой в нищете жить?

— Нет, сестрица…

— Ну так и вот! — Юлия даже отложила рукоделие в сторону. — Ежели старая графиня составит завещание в нашу пользу, то мы мало что ни от кого не будем зависеть, но еще и в столицу поедем и там женихов себе сыщем! Одно только меня беспокоит…

— Что, сестрица?

— То, что деньги наши окажутся в родительских руках.

— Да разве родители нам враги? — изумилась Анна.

— Нет, но… Матушка, конечно, все для нас, но папенька… Ты помнишь, что он сделал с Лизиным состоянием? Не такое оно и маленькое было, как они графине говорили. Когда бы папенька его не спустил, то Елизавета теперь была бы завидная невеста. Она, конечно, отчета не потребует, да если и потребует… Что теперь-то, когда денег нет… Но дело дурное…

— Так это Лизины деньги, не наши! Что ему до нее — племянница, да и все. А мы родные дочери! Неужели он нас посмеет обделить?

— При папенькиной страсти к игре с него станется.

— Брось, Юля, maman не допустит.

— Хорошо, коли так. — И обе барышни, замолчав, принялись за рукоделие.

— Вот, значит, какие тут дела да расчеты, — пробормотала Елизавета Петровна себе под нос. — Благодарю, княжны, за рассказ…

Старая графиня сдержала слово. Вернувшись домой в Петербург, она тут же выслала Ксении Григорьевне довольно большую сумму денег и написала ей письмо, в котором особым образом оговорила свое желание — чтобы деньги эти были закреплены за молодыми княжнами. И даже скоро получила ответ от княгини, в котором та благодарила тетушку и сообщала, что княжна Анна уже помолвлена с господином Афанасьевым — тем самым, о котором барышни упоминали в том разговоре, которому была невольной свидетельницей Елизавета Петровна. Но после уж старуха писем не писала и денег не слала, а на это, признаться, Вяземские весьма надеялись.

Более всего старая графиня сожалела, что не смогла взять с собой в Петербург Лизу, Елизавету Павловну, как она о ней говорила в беседе с братцем и племянником Владимиром. Едва вернувшись из К., графиня призвала Воейковых — Петра, Дарью и их сына — к себе для подробного рассказа о своей поездке. В красках передала она положение семейства, их надежды, описала молодых людей и свои собственные от поездки впечатления.

— Что ж, — сказал брат Петр, — если они так нуждаются, грех будет тебе им не оставить по завещанию солидной суммы.

— Позволь, Петр, не такие они люди, чтобы мне хотелось сделать им приятное. Кроме того, этим я могу обидеть твоего сына, — с такими словами графиня ласково посмотрела на племянника.

— Тетушка! — воскликнул Владимир. — Упаси Боже! Никакой обиды! Я человек не нищий, папенька, надеюсь, имения не промотает и меня не обделит, — улыбнулся Владимир и посмотрел на отца.

— Право, сестрица, — в беседу вступила кроткая Дарья Матвеевна, — Владимир вовсе не обделен ни деньгами, ни вниманием вашим…

— Ах Дарья! — оборвала ее графиня. — Я все ж сама хочу решить, как мне распорядиться своими деньгами! А кроме того… Я случаем узнала, что князь Александр промотал состояние Елизаветы Павловны, своей сироты-племянницы. И он тщательно скрывает это. Мне кажется это весьма дурным поступком. Растратил уж чужие деньги, да теперь еще чьи-нибудь ждет, чтоб растратить…

— Так оно обычно и бывает, — заметил Петр. — Что же, князь игрок?

— Игрок, увы.

— Но кто нынче не играет? Такова мода!

— Играй, да дело знай! — возразила Елизавета Петровна. — Меру соблюдать надобно. Да и чужим не рисковать тоже хорошо бы. Мало что чужим состоянием, но он рискует чужим счастием! Добро бы только племянница, хотя и это дурно, но он таким же случаем и родных детей без всего оставит. К тому же я свое состояние наживала не для того, чтобы в один прекрасный день князь Вяземский, который мне седьмая вода на киселе, его проматывал.

— Рисковать состоянием чужого, но доверенного тебе лица, гораздо хуже, чем рисковать состоянием собственных детей, — тихо заметила Дарья Матвеевна.

— Верно! — оборотилась к ней графиня. — Как верно ты сказала!

— Признайся, сестра, что ты уже все придумала и решила, — сказал Петр.

— Да, брат, именно так. Кроме того, повторю вновь, мне чрезвычайно жаль, что Елизавету Павловну я с собой взять не смогла.

— Странно, тетушка, что вы так ее зовете: «Елизавета Павловна». Сколько ей лет, я все хочу спросить? — произнес Владимир.

— Девятнадцать, мой дорогой. А называю я ее так оттого, что мне так хочется.

— Достойнейший ответ, тетушка. И вполне в вашем духе. Впрочем, вы с нею тезки и она, весьма возможно, похожа на вас? — спросил Владимир. — Я слышал, что имена сообщают своим владельцам определенные качества и все Елизаветы отчасти похожи, так же, как и все Владимиры, Дарьи, Петры и так далее, — заключил молодой человек.

— Весьма и весьма возможно, — рассмеялась графиня. — Скажу только то, что эта молодая особа мне очень пришлась по душе!

— Кем она мне приходится, дорогая тетушка?

— Тебе?.. — задумавшись, графиня посмотрела на племянника. — Да, пожалуй, троюродной племянницей. Впрочем, как и все Вяземские. Только ее фамилия Олсуфьева, ведь она дочь брата Ксении, а Ксения — урожденная Олсуфьева.

— Но расскажите же о ней подробнее! — попросила Дарья Матвеевна. — Вы так прониклись к ней… Она, должно быть, очень хорошая девушка.

Дарья Матвеевна, со всей своей добротой, со всем участием желала выслушать этот рассказ и по возможности помочь бедной сироте.

— Что же… — начала графиня. — Мать ее полячка, роду дворянского, но захудалого. Как мне известно, она была уже вдовой, когда повстречала нашего Павла. За ним прожила она недолго, здоровья была слабого. Но, говорят, была исключительно хороша собой, бедняжка. Сама же Елизавета девушка воспитанная, милая, но характера весьма живого!

— Вот как, — заметил Владимир. — И тем, должно быть, вас и привлекла.

— Да, дорогой племянник, верно. Я люблю, когда живость характера сказывается явно, а не прячется втуне. Мне кажется, что такой человек виднее со стороны и от него не приходится ждать подвоха. В отличие от всяческих тихонь, которые, глядишь, тише воды, ниже травы, а как до дела дойдешь, то и берегись! Обожжешься!