Записки врача общей практики - Артур Конан Дойль

воссоздавал каждый шаг операции, а воображение рисовало картину еще более страшную, чем представляла собой реальность. И вот нервы напряглись до опасного предела. С каждой минутой головокружение усиливалось, а ощущение дурноты становилось все более явным и угрожающим. А потом голова со стоном склонилась и упала: лоб громко стукнул по узкой деревянной поверхности. Наступил глубокий обморок.

Придя в себя, молодой человек увидел, что лежит в пустом операционном зале с широко распахнутым воротником и расстегнутыми верхними пуговицами рубашки, третьекурсник протирает его лицо смоченной в холодной воде губкой, а со стороны насмешливо поглядывает пара ассистентов.

— Все в порядке, — громко проговорил новичок, садясь и протирая глаза. — Сожалею, что так опозорился.

— Да уж, — отозвался старший товарищ. — Но скажи на милость: что тебя так напугало?

— Не смог удержаться при виде операции.

— Какой операции?

— Той самой, по удалению раковой опухоли на шее.

Повисла короткая пауза, а потом все оставшиеся в аудитории дружно рассмеялись.

— Вот дурачок! — воскликнул третьекурсник. — Никакой операции не было! Выяснилось, что пациентка плохо переносит хлороформ, и хирургическое вмешательство отменили. Вместо этого профессор Арчер принялся читать очередную блестящую лекцию, а ты отключился в тот самый момент, когда он рассказывал свою любимую историю из практики.

Последний герой битвы при Ватерлоо

Промозглым октябрьским утром над мокрыми крышами Вулиджа висели тяжелые серые клочья тумана. Длинные улицы с рядами унылых кирпичных зданий по обе стороны выглядели грязными, мрачными и угрюмыми. Со стороны высоких темных корпусов арсенала доносился треск множества колес, а ему вторил глухой стук падения массивных предметов — долетали звуки тяжелого труда. А дальше, за арсеналом, в перспективе сужавшейся улицы и уходившей вдаль стены длинной скучной вереницей тянулись грязные, задымленные дома рабочих.

Улица выглядела пустынной: на рассвете огромное, извергающее клубы дыма чудовище поглощало толпы людей, чтобы поздним вечером выплюнуть их, запачканных и изможденных. Небольшие группы детей неспешно шли в школу или медлили возле витрин, чтобы полюбоваться на выложенные напоказ на неустойчивых трехногих столиках большие книги с золотыми обрезами. Эти дорогие издания Библии служили главным украшением магазинов. Здесь и там на выкрашенных в белый цвет порогах домов, опираясь на метлы, стояли толстые женщины в грязных передниках и с красными руками. Занимаясь утренней уборкой, они громко приветствовали друг друга через улицу. Одна, самая толстая, грязная и красная, собрала вокруг себя небольшую толпу соседок и энергично о чем-то рассказывала, а слушательницы то и дело отвечали визгливым смехом.

— Я достаточно прожила на свете, чтобы ясно понимать, что происходит, — крикнула разговорчивая особа в ответ на замечание одной из приятельниц. — Если он не в своем уме, то вряд ли соображает, что происходит на белом свете. Кстати, сколько же ему лет? Никак не могу добиться ответа.

— Ну, сосчитать не так уж и трудно, — возразила бледная женщина с острыми чертами лица и голубыми глазами. — Он воевал при Ватерлоо, что доказывает пенсия и подтверждает медаль.

— Но это же было ужасно давно, — вступила в разговор другая слушательница. — Я тогда еще не родилась.

— Битва при Ватерлоо произошла в пятнадцатом году нашего века, — с высокомерной улыбкой образованной особы заметила стоявшая возле стены молодая соседка. — В субботу я заговорила со своим Биллом о старике Брустере, и он точно назвал год.

— Полагаю, ваш муж не ошибся, — отозвалась одна из сплетниц. — Сколько же лет прошло с тех пор, миссис Симпсон?

— Сейчас у нас тысяча восемьсот восемьдесят первый. — Главная героиня принялась загибать грубые красные пальцы. — А тогда был пятнадцатый. Значит… десять, десять, десять, еще десять и еще десять. Ну, всего-то шестьдесят пять лет, так что он не так уж и стар.

— Но ведь он ушел на войну не младенцем, дурочка! — засмеялась молодая женщина. — Даже если ему тогда только что исполнилось двадцать, то сейчас самое малое — восемьдесят шесть.

— Да, как раз на такие годы старик и выглядит, — раздалось сразу несколько голосов.

— Да сколько бы ему ни было, с меня достаточно, — мрачно подытожила толстуха. — Если молодая племянница, или — кто там она ему — внучатая племянница, не приедет сегодня же, немедленно уйду. Пусть тогда ищет себе другую работницу. Не зря говорят, что своя рубашка ближе к телу.

— А что, он буянит, миссис Симпсон? — спросила самая молодая из соседок.

— А вот, послушайте сами, — ответила та, подняв руку и обернувшись к открытой двери. Со второго этажа доносились характерные звуки: шарканье ног и громкий стук палки. — Совсем выжил из ума: бродит туда-сюда и говорит, что несет службу. Причем продолжается это полночи. А сегодня в шесть утра принялся стучать палкой в мою дверь и кричать: «Караульный, подъем!» и что-то еще, чего я вообще не разобрала. А когда не ходит и не кричит, то кашляет, хрипит и отхаркивается так часто и громко, что спать невозможно. Ну вот, опять! Извольте слышать!

— Миссис Симпсон, миссис Симпсон! — донесся сверху ворчливый надтреснутый голос.

— Зовет! — воскликнула она, довольно кивнув. — Наверняка сейчас затеет скандал. Да, мистер Брустер, сэр.

— Пришло время утреннего пайка, миссис Симпсон.

— Завтрак готов, мистер Брустер, сэр.

— Прямо как ребенок мамку зовет, — заметила молодая слушательница.

— Иногда хочется задать ему хорошую трепку! — зло отозвалась миссис Симпсон. — Кто станет терпеть издевательства за пару пенсов?

Компания уже собралась было отправиться в ближайший паб, но в эту минуту с противоположной стороны улицы подошла девушка и робко дотронулась до руки экономки.

— Если не ошибаюсь, это дом номер пятьдесят шесть по Арсенал-Вью, — проговорила она тихо. — Не подскажите ли: здесь живет мистер Брустер?

Миссис Симпсон смерила незнакомку критическим взглядом. Перед ней стояла девушка лет двадцати с миловидным круглым личиком, вздернутым носиком и большими серьезными серыми глазами. Пестрое платье, соломенная шляпа с яркими маками и узелок в руке сомнений не оставили: она приехала из деревни.

— Полагаю, вы и есть Нора Брустер, — неласково заявила экономка после тщательного осмотра.

— Да. Приехала ухаживать за двоюродным дедушкой Грегори.

— Вот и хорошо, — кивнув, одобрила миссис Симпсон. — Давно пора кому-нибудь из родных вспомнить о старике, тем более что с меня достаточно. И вот наконец явились вы, мисс. Входите, располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Чай в чайнице, бекон на буфете. Если немедленно не подадите старику завтрак, уж он-то вам задаст! Вечером пришлю кого-нибудь за вещами.

С этими словами теперь уже бывшая экономка вместе с подружками удалилась в сторону пивной.

Предоставленная самой себе, сельская девушка прошла в гостиную и первым делом сняла шляпу и жакет. В комнате с низким потолком весело горел камин и, закипая,