От ненависти до любви - Ирина Мельникова

– Посмотрим, – сказала я и перевела взгляд на своих подопечных. Они уже достигли крыльца и торопливо курили одну сигарету на двоих.

– Кончай курить! – прикрикнула я на них.

Сашка, сделав судорожную затяжку, передал окурок Гришке. Тот обжег пальцы и выронил «бычок» на асфальт.

– Поднять «бычок»! Отправить по назначению! – приказала я.

Гришка поднял курившийся сизым дымком окурок и с сожалением пульнул его в урну.

– Мария Владимировна, – он льстиво улыбнулся, – может, решим все полюбовно? Мы вон с Шуриком все осознали. Надо будет, в дружину твою вступим. И с пьянкой, вот те крест, – он быстро перекрестился, – в один миг завяжем!

Я покачала головой:

– Мне ваши клятвы уже поперек горла…

Я не успела сказать все, что полагается в таком случае, так как дверь, возле которой топтались незадачливые герои криминальной сводки, внезапно распахнулась. Из нее вылетел чрезвычайно взволнованный Борис. Должно быть, случилось нечто из ряда вон. На ходу он натянул форменную фуражку, а под кителем я заметила оперативную кобуру. За ним выскочили двое оперативников в таком же возбужденном состоянии. Гришка и Сашка вовремя отпрянули в сторону. Я же слегка запоздала, и коллеги едва не смели меня с крыльца. Летевший последним грубо пихнул меня, выругался сквозь зубы и на рысях ломанулся к служебной машине, подкатившей к «Волге».

Я пошатнулась, ухватилась за перила и оглянулась. Садовников в эту минуту вылез из своего автомобиля и что-то быстро говорил выбежавшим вслед за ним операм. Они успели забраться во вторую машину и, высунув головы в окна, с нетерпением выслушивали инструктаж начальства. Скорее всего, я права: в воскресенье почти весь состав нашего уголовного розыска редко переводят в боевую готовность. Разве уж какое ЧП.

То ли почувствовав мой взгляд, то ли по какой другой причине, Борис глянул в сторону РОВД. Понятное дело, он сразу определил, что я уставилась на него. В его глазах промелькнуло недовольство. Он скривился, точно я поймала его на чем-то нехорошем, и нырнул в «Волгу».

Настроение снова испортилось. И с какого перепуга мне вздумалось глазеть. Теперь будет думать, что я специально путаюсь под ногами, а у меня и в мыслях нет. Наоборот, постоянно борюсь с желанием увидеть его.

На долю секунды мне стало неприятно, что мой вид вызывает у него отвращение. Будь мы один на один, я бы нашлась, что сказать. Но такой случай вряд ли представится, поэтому я молча проглотила обиду и открыла дверь, пропустив вперед Сашку и Гришку. Правда, переступив порог, с трудом перевела дыхание: оказывается, поймав взгляд Бориса, я забыла, что нужно дышать. От неожиданности всякое бывает.

Когда-то, юная и наивная, я мечтала полюбить героя. Борька подходил по всем статьям: красавец, спортсмен, за словом в карман не лезет… И все было прекрасно, пока на горизонте не появилась Веруня, с которой мы дружили с первого класса. Уверенная, пробивная, победительница по жизни… Она сразу ухватила Садовникова за хобот, да так, что он и пикнуть забыл.

Возможно, женись он на ком-то другом, я бы не столь болезненно пережила расставание. И не занесла бы его в список негодяев, где он останется до конца и после. Теперь все мужчины для меня либо негодяи, либо ничтожества. Лучше негодяй, чем ничтожество: он хотя бы более предсказуем. Правда, эта точка зрения не блещет оптимизмом. Если все так плохо, зачем любить? Страдать, мучиться, реветь в подушку? Ни один мужик не стоит таких переживаний. Никого не любить – никого не прощать… И расставаться не придется! Разве так не проще жить?

Взгляд Бориса продолжал преследовать меня. Все же я не безразлична Садовникову. И хотя тут явно не любовь, не признательность, но ведь что-то он испытывает? Значит, не равнодушен, значит, обеспокоен!

«Шалишь, Боря, – подумала я со злорадством. – Все ты помнишь, милый мой! Все до капельки!»

И на этой жизнерадостной ноте подошла к окошку «Дежурной части».

На самом деле мне хватило двадцати минут, чтобы сдать горемык в кутузку. Честно сказать, я не ставила себе цель отправить хулиганов за решетку. У того и другого куча детей – мал-мала меньше. Жены по этой причине не работают. Водворение буянов на нары пусть и избавит их семьи от пьяных дебошей, но временно, а вот на семейном бюджете это скажется непременно. Сашка и Гришка трудились в местном лесхозе и деньги на лесоповале зарабатывали хорошие.

Впрочем, я не слишком забивала голову подобными рассуждениями. «Виновен? Понеси наказание, чтобы другим неповадно было! Не создавай своим близким и друзьям головную боль, отвечай за свои поступки, живи по совести и не завидуй. От зависти все болезни, несчастья и преступления». Бабушкины слова я запомнила навечно. Они для меня сродни библейским заповедям, и я стараюсь выполнять их неукоснительно. Хотя понимаю, что, по большому счету, все мои беды как раз от упрямства и нежелания действовать в обход неприятностей.

Я взглянула в зеркало, сообщила самой себе, что жизнь прекрасна, несмотря на разбитую губу, и постаралась сделать все, чтобы изгнать из памяти образ счастливой семейной пары. Наверное, от этого мое настроение улучшилось. Возможно, повлияло и то, что после недели проливных дождей небо наконец-то очистилось от туч, солнце сияло, будто в первый день Творения, и до конца лета так же далеко, как до гор, синевших на горизонте.

– Едем? – деловито поинтересовался Всеволод и открыл дверцу машины.

Я отметила, что теперь мне предстоит ехать на заднем сиденье, но вслух ничего не сказала, тем более что преимущество очевидно: можно вздремнуть, а Сева не будет досаждать разговорами. Судя по его счастливой физиономии, он весь в предвкушении встречи со своим бывшим командиром. Странное дело, наверняка во время службы крыл «батяню» последними словами, да и тот, скорее всего, ему немало крови попортил. А вот приезжает, и Сева радуется, словно пацан первому в жизни свиданию.

Помнится, бабушка говорила, что самые благодарные ученики получаются как раз из отпетых двоечников и хулиганов. Не знаю, насколько это верно. Возможно, бабушка слегка лукавила. На самом деле ее обожали все ученики, без исключения, хотя она никогда и никому не делала поблажек, не заигрывала, не лебезила, была строгой и требовательной учительницей. Строгой, но справедливой. А справедливость всегда ценится высоко и помнится долго.

У нее училась добрая половина нашего села и даже дети из Безенкуля, где жили одни староверы. Они – люди строптивые, и если отдали детей в мирскую школу, значит, безгранично доверяли учительнице.

Вспомнив бабушку, я чуть не всплакнула. Полтора года прошло, как ее не стало. Теперь у меня во всем белом свете нет никого, кому я могла бы пожаловаться на отдельные печальные обстоятельства или обсудить проблемы, которые нельзя развести одним движением руки. Но я борюсь, бьюсь, сражаюсь, иногда побеждаю, иногда нет, и тогда я лишь отражаю нападение, чтобы не погрязнуть с головой.

Подруг у меня нет, среди сослуживцев – большей частью мужчины, а те женщины, что имеются, старше меня лет на десять. Все они дамы семейные, затурканные нелегкой милицейской службой, детьми, мужьями и прочими родственниками.