Вирусы. Откуда они берутся, как передаются людям и что может защитить от них - Андерс Фомсгорд

Это было потрясающе. Я научился погружать пациентов в сон и быстро, и медленно, подключать аппарат искусственной вентиляции легких, применять масочный наркоз у самых активных детей и наркоманов, приобрел большой опыт в реанимировании больных с остановкой сердца. Начинающих врачей наставлял сам заведующий отделением.

– Мы должны постоянно ее жевать, – сказал он, раздавая нам всем по жвачке. – Когда вы вводите анестезию, перед полной отключкой у пациента обостряются все чувства, поэтому от вас не должно разить луком, вонять недавно съеденным обедом или кофе. А еще, когда вы даете наркоз, нужно вести себя как можно тише. Ваш пациент воспринимает малейший шум как пальбу из пушек, у некоторых резкий звук может спровоцировать чрезвычайно опасное в этот момент состояние двигательного возбуждения.

Завотделением привел нас в пустую операционную, где нам предстояло практиковать масочный наркоз друг на друге. Мы должны были на себе испытать луковый запах изо рта врача в момент попадания в кровеносные сосуды снотворного вещества, прочувствовать постепенное безболезненное погружение в расслабляющий сон по мере вдыхания анестезирующего газа. Понять, что ощущает пациент во время подготовки к операции. Мы договорились, что каждый будет постукивать пальцами по матрасу вплоть до засыпания. Как только стук прекращался, напарник должен был прекратить подачу анестетика и дать кислород, чтобы вернуть испытуемого в состояние бодрствования.

– А правда, что некоторые никогда полностью не отходят от наркоза? – спросил кто-то.

– Давнишнее заблуждение, – махнул рукой завотделением. А затем рассказал кое-что странное. Люди, пережившие клиническую смерть, из-за остановки сердца например, говорят, что по ощущениям этот момент очень напоминает переход в бессознательное состояние при общем наркозе. Круто, подумал я. Не знаю, был ли я готов к такому серьезному испытанию тем утром, но сразу согласился.

Я лежал на кушетке и слушал шипение анестезирующего газа в черной резиновой маске, закрывавшей половину лица. Сразу ощутил запах наркозного препарата. Все чувства действительно обострились. Я попытался подумать о чем-нибудь очень приятном. Комната начала вращаться все быстрее и быстрее, словно по спирали, темнеющей к краю, с разноцветными полосами, сходящимися к центру. Вдруг я увидел, как изнутри спирали выходит моя девушка Ханнес и приближается вплотную к моему лицу. А затем сделал глубокий вдох и тут же отключился. До этого я старательно барабанил пальцами по матрасу. Почти сразу я вроде бы заметил где-то далеко моего напарника, регулирующего поступление газа в маску. Он слегка потряс кушетку, и я полностью проснулся, обнаружив перед собой яркие лампы на потолке и знакомую палату.

– Ты все время улыбался, – заметил напарник.

Поднявшись, я подумал: неужели вот так все и заканчивается? Обратно в утробу матери, что-то типа «кольцо жизни замкнулось». Или я, по своему обыкновению, чересчур уж увлекся фривольными фантазиями о прелестях Ханнес?

* * *

Вскоре меня прикрепили к врачу-анестезиологу по имени Уффе. Мне удалось получить общее представление о профессии, приобрести необходимый навык эмоционально отстраняться в моменты, когда речь идет о спасении жизни и действовать нужно быстро, и зачастую принимать нетривиальные решения. Я изучил все профессиональные приемы и свободно манипулировал всеми возможными наркозными препаратами, морфином и анестезиологическими штучками – только попадись мне!

Однажды бригада скорой помощи сообщила, что везет к нам в больницу молодого человека с ножом в сердце. Это был нестандартный случай, а потому в отделение неотложной помощи сбежались все, кто только мог: хирурги, медсестры, санитары и анестезиологи (то есть мы с Уффе). У нас не было никакой дополнительной информации. И все же мы сразу подготовили пакеты с донорской кровью и капельницы, освободили операционную на втором этаже. Мы сделали все это тихо и спокойно. Наконец вдалеке зазвучала сирена скорой помощи, и сердце забилось быстрее. Но я не терял самообладания, я научился этому у Уффе. Теперь было понятно, что нужно делать, когда близится конец света. В этот раз я сам был в составе кавалерии.

Наконец пациента на каталке ввезли в отделение неотложной помощи. Спасатели тут же убежали. Из сердца у него и впрямь торчал нож. Вокруг была кровь. Судя по всему, он находился в сознании, но лежал молча. Одна из медсестер рывком сорвала с него рубашку, две другие наладили внутривенные инфузии в обе руки. Уффе вколол пациенту дозу анестетика, который действует одновременно как снотворное и обезболивающее. Укол подействовал немедленно. Правда, несмотря на то что парень сразу погрузился в забытье, он продолжал корчиться на каталке. Не все присутствующие поняли, что это рефлекторная мышечная судорога, кое-кто подумал, что он еще бодрствует. Мы выжидательно смотрели на хирурга, наступила его очередь действовать. Но он был новенький в нашей больнице и совсем молодой и просто-напросто впал в ступор. Он аккуратно одевался, был приятен в общении и, несомненно, обладал обширными знаниями, ему просто не хватало опыта. Действительно, ситуацию никак нельзя было назвать повседневной. Через несколько тягостных секунд я не выдержал. Мы с Уффе посмотрели на огромные ножницы для гипса, лежавшие на столе, и переглянулись. Наставник подмигнул мне и улыбнулся. Кто-то из нас указал хирургу на инструмент и предложил разрезать пациенту грудную клетку. Я не раз видел, как проводили эту операцию в практике торакальной хирургии[4], правда, не ножницами для гипса. Пришлось спровоцировать врача, заметив, что мужчина все равно умрет через несколько минут. Бедняга сглотнул. Выходило не по учебнику: инструмент был нестерильным и предназначался совершенно для других манипуляций.

Хирург дернулся и взмахнул рукой, но все еще медлил. Тогда Уффе схватил ножницы, вспорол ими грудную клетку несчастного и сделал первый надрез.

– Это всего лишь крупная рыбина! – бодро воскликнул я, вспомнив о жирных окунях, которых мы ловили в Смоланде, когда во время летних каникул отдыхали всей семьей в большом фамильном доме в Седрагордене. У рыб тоже была толстая шкура, которую приходилось резать кухонными ножницами.

Тогда хирург наконец подключился к работе, и общими усилиями мы рассекли грудную клетку пациента. Заткнув тканевой салфеткой ножевую дыру в сердце, с которым теперь можно было беспрепятственно проводить любые манипуляции, мы срочно отправили его на стол кардиохирурга. Именно от его мастерства зависела дальнейшая судьба парня.

Думаю, проработав в отделении анестезиологии в течение длительного времени, либо превращаешься в комок нервов, либо становишься черствее сухаря. Некоторое время я встречался с девушкой-анестезиологом – в ее случае уместно говорить о втором варианте. Сам же я продержался в качестве врача-анестезиолога всего четыре года: работал в больнице округа Глоструп и в Королевской больнице на улице Блайдамсвай. А затем принялся осваивать новую область врачебной практики. Я попал в инфекционное отделение Королевской больницы.