Жандарм - Андрей Саликов

– Ты мне пока байки рассказываешь. Вот ежели завтра или дней через пять случится то, о чем ты мне говорил…

– В семьдесят восьмом Вера Засулич будет стрелять в генерала Трепова, градоначальника Санкт-Петербурга. Был суд, который ее оправдал. И в зале суда находился канцлер, который аплодировал этому решению. Царь оставил этот приговор без изменений, хотя обязан был вздернуть всех присутствующих, исключая конвой. Что тебе еще надо, какие доказательства приводить? Этот позор будет, увы…

Не верит мне Семеныч, в голове это у него не укладывается. Хотя в 91-м у меня тоже не укладывалось, как такое возможно. Ладно, отставить самокопание, вас, жандарм Дроздов, ждет ваша винтовка. Почистили? Тогда спать, завтра опять поездка.

Не знаю, кто руку приложил, только нам с Семенычем досталась довольно интересная служба. Сопровождение ценных грузов, а проще – инкассация. Когда нас ознакомили с задачами, я запутался – чего там только не было! Понял только то, что теперь кататься нам по железке до пенсии. Работа не пыльная, а опасности… я вас умоляю, вы слышали об ограблении поездов в эти годы? Нет? И я нет. Груз стандартный, ящик с золотыми монетами, вес десять килограммов. Охрана семь человек. Любой шайке по ушам настучим запросто. Так мы уже месяц ездим, и в Питере был два раза. Ага, на перроне, ящик отдали, ящик забрали, пожалте в вагон. Не знаю, как сложилась бы моя судьба в дальнейшем, но на пути нам повстречалась маленькая станция.

– Господин губернский секретарь, подъезжаем, разрешите, мы харчей подкупим? – обратился Семеныч к сидевшему за столом чиновнику.

– Хорошо, Василий Семенович, сам проследи.

– Не извольте беспокоиться.

Пока Семеныч с двумя бойцами отправился за продуктами, я был поставлен в караул. Остальные в полной готовности сидели в вагоне, рефлекс. Мы наиболее уязвимы именно на станциях, во время стоянки. Поэтому визит станового пристава вышел таким скомканным.

– Внимание, к нам гости.

Спешащую к нашему вагону «делегацию» нельзя не заметить. В десяти шагах торможу эту процессию.

– Стой, стрелять буду!

– Начальство позови, – рычит пристав. Но дальше не идет, молодец, понимает службу.

Народ, толпившийся на перроне, быстро рассосался. И немного его, обычно больше было.

– Старшего ко мне, – тихо командует секретарь.

Подобравшийся, он сейчас совершенно неузнаваем. Волкодав. И неожиданно я поежился. Теперь понятно, почему дядька так его уважает.

– Старший ко мне, остальным стоять. При неподчинении стреляю, – рявкаю команду. Спиной чувствую, как их взяли на прицел ушедшие Семеныч с ребятами.

Дела… Бунт. Самое хреновое то, чего я так боялся. Придется стрелять, стрелять, чтобы не убили меня, и все свои эмоции задушить. Да, помещики козлы и ублюдки, да, чиновников, что довели людей до такого, нужно вешать. Есть одно но. Меня мужики будут убивать всерьез. Объяснять им что-либо сейчас бесполезно. Добро пожаловать в каратели, Сергей.

Становой пристав совершенно прав. Бунт надо давить сейчас, жестоко, чтобы не разросся. Пока пара сел колобродит, но уже одна банда имеется.

– Унтер, если сейчас их не задавим, потом хуже будет. – Красные от недосыпания глаза пристава смотрят на Семеныча. – Шайку надо выловить. Крестьян надо усмирить. Ты же в Польше был.

А вот это удар ниже пояса. Нервы у дядьки не стальные, и при слове Польша он натурально звереет.

– Михаил Иваныч, выручай, у меня пятнадцать городовых, с твоими орлами нас двадцать четыре, и все, нету больше. Когда еще солдаты придут… Помоги, Христом Богом прошу.

– Пойдем, Василь Семеныч, – устало сказал Кондратьев и, покопавшись в чемодане, достал «вессон».

Если честно, то приставу повезло. Обратно из Твери мы ехали пустые, хотя по инструкции мы не должны были покидать вагон. Первые признаки анархии мы заметили издалека. Усадьба, похоже, горела. Добежав, я понял, что мы опоздали. Когда-то небольшой, но аккуратный дом уже сгорел, от него шел жар, в воздухе пахло гарью и, похоже, чем-то жареным. Перехватив взгляд дядьки, я все понял. Хозяев искать не надо, они в доме, вернее, в этих угольях. Поняли это все. Крестьян мы перехватили в двух верстах. Человек семьдесят неторопливо двигались по дороге. Многие были пьяные, у семерых были ружья.

– Стоять! – Рев пристава мог поспорить с паровозом.

Все это для меня происходило как какой-то сон.

– Товсь, – услышал команду Семеныча. – Пли.

Плотный мужик с винтовкой дергается и падает, затвор кверху, гильзу вон, патрон, затвор вниз, взвожу курок. Выстрел. Опять затвор… Выстрел… Выстрел…

– Вперед! Стой! Пли!

В общем, бунт был подавлен. Утоплен в крови. Тогда я убил четверых, практически безоружных. Раскаиваюсь ли я? Нет, если бы они устроили нападение на поезд, возможно, мог погибнуть я. Нам просто повезло. Выяснялось, что главарь шайки пронюхал о нашем вагоне, но крестьяне решили сначала пустить барину «красного петуха». Вот так.

Настоящее

Через два дня после рейда нас подняли по тревоге и придали в качестве группы захвата офицерам из охранного отделения. Погрузившись в старый ломовой фургон, не спеша поехали. Кучер, которого все звали Лукич, был наш, проверенный кадр. Всех революционеров ненавидел люто, его единственный сын погиб в теракте, устроенным Нечаевым.[4]Если честно, то он просто попал не в то место и не в то время. Парочка восторженных юнцов ехала с грузом нитроглицерина взрывать очередного сатрапа. Но бомба сдетонировала в пролетке, от кучера и пассажиров мало что осталось плюс еще семерых прохожих хорошо контузило.

Сотрудничал он за идею и денег за свои услуги не просил. Но капитан Мезенцев провел Лукича как секретного сотрудника, и пришлось тому получать жалованье. Именно он и предложил нам воспользоваться таким необычным способом доставки нас до нужного места. Комфорта в ломовике не было никакого, но зато маскировка была идеальная. Ну, кто мог подумать, что в этом старье может скрываться группа осназа.

Прибыв на место, сразу попадаем «в дружеские руки» офицеров из охранного отделения. Их было двое: штабс-капитан Зотов и поручик Залеский. Вместе с ними было трое нижних чинов.

Наша цель – дом, находящийся в конце улицы. Информации о нем нет никакой: ни плана, ни сколько там находится человек – ничего не известно. Похоже, еще недостаточно погибших, чтобы учитывать каждую мелочь. Хотя, с другой стороны, возможно, элементарно не хватило времени все выяснить.

Разбиваемся на группы, вернее, нас разбивают, причем нашим мнением не интересуются. Хреново, самое плохое, что могло случиться, произошло. Мы попали под командование людей, которые никогда нас не видели и не знали наших возможностей. К великому сожалению, «качать права» бесполезно, нас просто обвинят в неисполнении приказов со всеми вытекающими из этого последствиями. Скрипя зубами, подчиняемся.