Клин клином - Елена Рахманова

Она украдкой посмотрела на женщину впереди себя. Имя, которое ей дали при рождении, можно было бы счесть насмешкой, если бы кто-то осмелился усомниться в родительских чувствах ее отца с матерью. Высокая, худощавая, с прямой спиной, Мальвина поражала какой-то солдатской выправкой и неженственностью движений. Черты ее смуглого лица были крупны и грубоваты, а усики, которые отнюдь не портили внешность ее матери, смотрелись у Мальвины как бутафорские, призванные подчеркнуть их несуразность на женском лице. Даже окрашенные в светлый цвет волосы не спасали ситуации. Жесткие и непослушные, они не желали лежать красиво, а предательская чернота у корней появлялась, вероятно, дней через пять после посещения парикмахера.

«А ведь родись Мальвина мальчиком, все недостатки внешности смотрелись бы достоинствами. И в ее взгляде не было бы тогда этого выражения покорности, чуть ли не раболепства, с каким она смотрит на Нико, – подумала Надежда. – Вот бы первым на свет появился Ладоша, а Мальвина второй…» Она представила своего суженого в виде девицы. Округленькая, кудрявая, с пухлыми влажными губами; глаза маслинами блестят на гладком, чистом лице. Да, девица получилась бы на загляденье. Парни бегали бы за ней толпой.

«Несправедливо как-то получается, – продолжала размышлять Надежда. – Как бы подошли к облику Мальвины размашистость жестов и резковатость черт лица, родись она мальчиком! Они наверняка смотрелись бы проявлением решительности и властности характера. А так она словно старалась выглядеть незаметнее, меньше, чем есть на самом деле, отчего еще больше выпячивались ее неуклюжесть и громоздкость…»

Серебристый «мерседес» затормозил на набережной, у дома с частично отлетевшей лепниной и фигурным чугунным козырьком над входом. Дети выскочили из машины, за ними следом вылезли взрослые.

Квартира сестры Ладо располагалась на третьем этаже, и из окон было видно море. Надежде отвели комнату рядом с ванной, лучшую в квартире, как она поняла чуть позже. Судя по всему, то, что она будет жить именно здесь, было решено заранее, еще до ее приезда. И Надежде опять стало обидно. Ну почему Ладоша не удосужился предупредить ее, тогда она совсем по-другому воспринимала бы свое поселение вдали от любимого. Неужели ему было наплевать на ее чувства?

Впрочем, разумнее всего было оставить этот вопрос без ответа и надеяться на то, что завтрашнее утро принесет с собой только радость, а все обиды развеются как дым, как предрассветный туман. Тогда в сердце Надежды появится твердая уверенность, что все идет как надо, просто она от усталости и избытка впечатлений нафантазировала себе невесть что.

Действительно, со следующего дня началась такая круговерть знакомств, обедов, ужинов, посещений местных достопримечательностей, где обязательно оказывался кто-то из друзей дома Ладо или близких родственников, что Надежде стало не до обид и уж тем более не до размышлений на тему, имеет ли кто-то что-то против нее или нет. Не успевали опуститься на землю сумерки, а она уже мечтала очутиться в постели и дать отдых усталым ногам и гудящей, как чугунный котел, голове. «Еще немного – и я не выдержу», – с тревогой думала Надежда каждый вечер, засыпая. А назавтра все повторялось сызнова.

Помогала держаться лишь мысль, что с ней недаром носятся как с писаной торбой. И она отчаянно пыталась запомнить, как зовут новых знакомых, от чистого сердца хвалила очередное восхитительное блюдо, опасаясь при этом, что больше в нее не влезет ни кусочка, и сожалела, что совсем не разбирается в винах. Надежда уже успела понять: то грузинское вино, что продается в Москве, зачастую является грузинским только по надписи на этикетке.

– Нэту у нас столько винограда, дарагая Надэнька, – пояснял ей очередной родственник Ладо, наливая в хрустальный бокал божественный напиток такого красивого гранатового оттенка, что им хотелось прежде налюбоваться, а потом уже выпить, – сколько у вас, в Масквэ, грузинского вина продается.

Надежда кивала и улыбалась. Затем опять кивала и снова улыбалась. Как можно было не полюбить всех этих милых людей, которые старались ей угодить. И еще она ждала, когда же Ладоша наконец произнесет во всеуслышание заветные слова. И кажется, дождалась.

Наступил десятый – последний – их день пребывания в Сочи. Самолет в Москву вылетал в половине седьмого вечера, и Надежда уже с утра упаковала свои вещи. Оставила лишь те, что могли ей понадобиться в первой половине дня.

Естественно, им предстоял торжественный прощальный обед в доме Ариадны Теймуразовны. За Надеждой заехал Ладо на знакомом «мерседесе». На этот раз в машине они оказались одни.

– А Нико с Мальвиной как же? – удивленно спросила Надежда.

– О них не беспокойся. Они приедут попозже, – ответил Ладо, со странной ласковостью поглаживая руль серебристого автомобиля. – А нам надо поговорить наедине. Я хочу предупредить тебя заранее…

Надежда замерла в радостном предчувствии – сейчас, сейчас свершится! – и не сразу поняла то, что сказал ей Ладоша:

– Я не лечу сегодня в Москву.

– Что? Как не летишь? А я?

– А ты полетишь, – ответил он и, притянув за плечи, чмокнул Надежду куда-то в висок. – Прости, так уж получилось. Возникли дела, которые без меня не разрешить. – И он усмехнулся каким-то своим мыслям.

– Но может быть, и мне тогда лучше остаться? – спросила она. – Я бы тебе помогла…

– Нет, не лучше, – оборвал ее Ладо. – Это, знаешь ли, мужские дела. Я сам справлюсь. Как-никак я глава семейства.

Такого снисходительного, покровительственного и при этом непреклонного тона она от него не ожидала. Надежда неосознанно воспринимала своего избранника как большого симпатичного увальня-карапуза, которого так приятно ублажать и баловать. А оказалось, что Ладо способен проявить твердость характера, когда того требуют обстоятельства. Но что это были за обстоятельства, Надежда не знала и оторопела. Совсем не этого ожидала она от их беседы в уютном салоне пахнущего новой кожей дорогого автомобиля.

– И когда же ты прилетишь в Москву? – спросила она, чтобы хоть что-то сказать.

– Еще не знаю, – уклончиво ответил Ладо. – Но я сообщу тебе, как только это станет известно. В любом случае не позже чем через две недели. У меня же отпуск к этому времени кончится, и надо будет выходить на работу. А теперь поехали. Мама не любит, когда опаздывают к обеду. Представляешь, все уже собрались, а нас нет и нет. Некрасиво получится.

Он добродушно рассмеялся. Однако Надежда его не поддержала. Наверное, правильно говорят, что в каждом монастыре свой устав. Но за те десять дней, что она провела в Сочи, ей не единожды приходилось чувствовать себя не в своей тарелке. Не все укладывалось у нее в голове: пышные застолья в ее честь и откровенная напряженность, если не сказать неприязнь, Мальвины; слова Ариадны Теймуразовны «ты мне почти как дочь» и нежелание Ладо говорить, что она его невеста, и почему он задерживается в Сочи, а ее отправляет в Москву одну.

В расписанной яркими красками картине ее времяпрепровождения в этом южном городе нет-нет да и резали глаз мазки, которые портили общее впечатление вселенской благодати и безмятежной радости.