Неотразимая, или Основы женского шарма - Татьяна Веденская

— Ты что, совсем взбесилась? Тебе деньги девать не куда?! «Травяная жизнь», да ты хоть знаешь, что это за фирма? Стольких людей она надула!

— Но у них же натуральные препараты из Америки, — робко отпиралась я.

— Натуральное говно из Америки. Господи. Ты как из леса. Иди и забудь о них. Ищи себе нормальную работу!

— Нормальной нет, — пожаловалась я и побрела домой. Матильда жила не в ближнем свете от меня, на станции Медведково. Там около метро был роскошный продуктовый рынок, качественный и недорогой. Ну и я решила зайти туда и потратить выданные Мотькой двадцать баксов. Чего их экономить, когда ясно, что смерть близка.

Смурная бродила я среди рядов, шарахаясь от цен. В принципе, с ценами все было в порядке. А вот со мной нет. Надежда найти хоть какую-то работу оставила меня. Что может ожидать человека, которого не взяли даже в курьеры. Теперь только и остались вакансии уборщиц и различных менеджеров по продаже воздуха. С первоначальными вложениями. Как «Травяная Жизнь», будь она неладно. В общем и целом, перспектива напрягала и порождала желание спастись бегством. Я шла по рынку, пока не прочла засаленное и грязное объявление у выхода с рынка. «Трэбуется прадавищица цвэтов. Оплата сдэльно». Национальность писавшего встала передо мной со всей очевидностью, но степень моего отчаяния была такова, что я решилась.

— Подскажите, кому требуется продавец цветов, — спросила я девушку, стоящую под объявлением. Она помолчала, обдумала, достойна ли я ее ответа и крикнула:

— Вано, иди сюда. Насчет работы, — сделала мне одолжение и снова ушла в себя она.

— Тибэ чэго? — вынырнул из-за моей спины черненький и какой-то неразборчивый Вано.

— Мне работу.

— Зачэм? — удивился он. Видимо снова мой ухоженный и благополучный вид сбивал с толку.

— Очень надо! Муж бросил! С детьми! — он кажется понял, так как, помолчав, изрек:

— Завтра к дэвяти приходи. Найдешь мэня. Триста рублей в день, но можно нэмножко воровать. Как пойдет. — Он явно попытался меня приободрить, но я не догнала. Однако и триста рублей в день означали десять долларов в день или семьдесят долларов за семь дней. Я умножила одно на другое, другое на третье и воодушевилась.

— Ну что? Придешь?

— Приду, — улыбнулась я и отбыла на Покровку. Поднимаясь по эскалатору Китай-города, я поймала себя на мысли, что настроение мое улучшилось. Я шла по Маросейке, глядя на сверкающие огни витрин. Улыбалась встречным прохожим, не замечая тяжести сумок. И вообще, показалось, что самое страшное позади.

Дома из телевизора милая девушка, чем-то похожая на работницу «Травяной жизни», долго размахивала рукой около карты Москвы и области, вещая что-то про северный фронт и циклон. Подведя итог она наконец простым русским языком заявила что-то вроде этого:

— Ночью в Москве температура понизится до тридцати градусов ниже нуля, и останется таковой днем, прибавив к себе северный ветер с какими-то немыслимыми порывами. — Я в это время пила чай и не осознавала признаков катастрофы. Вся глубина пропасти открылась только на следующий день, когда Вано поставил меня на точку. В этот момент даже в его глазах читалось изрядное сомнение. Но я только вышла из теплого метро и была полна радужных планов. К обеду планы закончились. И все остальное закончилось. Терпение, жажда выжить, потребность в тепле. Я стояла около дороги со стойкой цветов. Внутри стойки горели свечи, так что цветам было вполне тепло, а вот мне… От холода я начала тихо завывать, прыгать вокруг будки и бубнить попсовые песенки себе под нос.

— Ой мороз, мороз, не морозь меня. — К обеду я захотела залезть внутрь к цветам, но не смогла из-за своих нецветочных габаритов. В перерыв я грелась у Пепси-стойки на выходе из «Медведково».

— Дайте мне очень горячий чай. — Гордо потребовала я, имея финансовую возможность только на него. Чай упал в обледенелые внутренности и моментально сам охладился до той же температуры. Остаток дня прошел в бреду. Я на автопилоте ввинчивала цветки в полиэтилен и совала их в руки теплых, выскочивших на секунду за букетом, автомобилистов и снова впадала в анабиоз. В одном мне повезло. Природная способность к устным расчетам и достаточная жировая прослойка на теле позволили мне выжить и отбыть домой с тремястами рублями зарплаты и лишней сотней.

— Это тэбэ прэмия за морозоустойчивость. — С трудом выговорил Вано, который никак не ожидал, что я додержусь. Всю следующую неделю я, не стесняясь, заворачивалась во все имеющиеся в доме носки, рейтузы и свитера, брала с собой одеяло, валенки и термос. А также освоила с помощью Вано житейскую приколку «Стальная гвоздика». Вано давал мне, гвоздички с отломанными головками, а я накрепко насаживала их на тонкую иголочку, верх в головку, а низ в стебель. Затем «Стальная гвоздика» умело маскировалась в большом букете и шла как целая. Таким образом, с каждого сварганенного цветка я получала пятьдесят рубликов сверху. Моя совесть молчала, видимо, на весь день отмороженная московской зимой. А вечером я заглушала ее стопочкой коньяку. Таким образом сохраняла нетронутой свою природную нравственность. Прошла пара недель, я измоталась, но в кармане зазвенели две сотни баксов, половина которых, к сожалению, нужна была на еду. Я запланировала взять неделю перерыва, тем более что изначально предполагалась работа неделя через неделю. И только я решила, что, пожалуй, все не так плохо, как случилось ЭТО.

Оглядываясь назад, я вдруг подмечаю, что в тот момент со стороны я была похожа на железобетонного робота, запрограммированного на выживание. Наверное, это мороз так отморозил всю мою душу, потому что, конечно, мне совсем не было безразлично все, что со мной стряслось. Не во всякий день вас бросает единственный и вполне любимый муж. И никогда не возможно оказаться к тому готовой. Мы можем хорохориться, демонстрируя наработанную годами защиту, но… Как-то ко мне подошла моя младшенькая Анютка, озорной ангелочек с похожими на блюдечки глазками и живым нравом. Она серьезно на меня посмотрела, потом погладила по голове малюсенькой ладошкой и сказала:

— Мамуля, хочешь, я буду тебе вместо папы? Я тоже буду просить ужин и давать тебе денежки. — Я разрыдалась. Как же точно она просекла суть наших отношений с мужем! А кто бы на моем месте не рыдал? И к своему стыду, признаюсь: если бы Серый обнаружил в этот момент свое местонахождение, я бы умоляла его вернуться. Мне было одиноко по ночам. Я утыкалась в его подушку и нюхала остаточный аромат мужика, понимая, что оригинал понюхать получится вряд ли. Тоска разбавлялась работой, холод сковывал сердце внутри и нос с конечностями снаружи. Мама начала пилить меня по-новому:

— Олечка, ты стала пить! Как ты можешь, ты же женщина.

— Легко, мама. Я могу пить легко и с удовольствием, — эпатировала я.

— Но не так же много. И потом, почему не вино, почему коньяк?

— А что ты торгуешься? Я за день так намерзнусь, что только коньяк мне и может помочь. Вино — это полумеры.