Крылья в багаже. Книга вторая - Марина Васильевна Ледовская

«Еще раз про любовь», Андреева его давно не видела.

Сумерки уже сгустились в комнате, часы двигали стрелки, приближаясь к полуночи, Николай предложил включить свет, словно в темноте боялся поддаться соблазну обнять ее и этим спугнуть, но Надя и не догадывалась об этом, она смотрела фильм. В темноте светился большой прямоугольник экрана телевизора, а там, в кадре, главный герой ждал девушку, которую любил. Но он ждал напрасно, она погибла, проявляя, скорее глупость, чем отвагу, она не думала о нем, человеке, которого любила. Смерть — страшный эгоизм по отношению к любимым.

Надя вздохнула. Печальный финал. Николай за все время фильма не сказал ни слова, ни одного комментария, однако то и дело бросал на Надю взгляды, которые говорили о многом.

— Ну, мне пора, — как только кончился фильм, Надя медленно поднялась с кресла. Николай включил свет.

— Уже? — удивился он. — Но ведь… может, еще чаю? Ты не голодна? — держал в руках пульт и нервно постукивал им по ладони.

— Нет, спасибо! Тем более, так поздно я не ем, — она смущенно улыбнулась.

— Поздно? Разве уже поздно? — Николай оставил в покое несчастный пульт, стал переминаться с ноги на ногу. Как странно, он — тот, кто никогда не испытывал недостатка внимания со стороны женщин, сейчас был растерян и не знал, как ему поступить, чтобы не спугнуть Надю. Он так долго ждал момента близости, что просто сгорал от желания, но полностью отдавал себе отчет, что его любовь и нежность должны излечить ее от душевных травм, однако было и одно обстоятельство: он боялся ее отказа. Это укоренилось в нем еще со времен, когда они были в Беляниново. Надя и сейчас могла занять жесткую и категоричную позицию. С другой стороны, ведь она дала свое согласие на брак! Но какие были у нее причины для этого? Неужели она так быстро изменила свое мнение о нем и влюбилась? Вряд ли. Николай пока многого не понимал и боялся, боялся сделать что-то не так. Иногда ему казалось, что он ступает по шаткому мостику, досочки угрожающе качаются, можно упасть только при одном неверном шаге. Еще ни одна женщина не вызывала в Фертовском таких чувств, и ни одну женщину он так не боялся потерять. Более того, Надя вызывала в нем и непреодолимое физическое притяжение. Оно сжигало его изнутри.

— Да, поздно, — Андреева посмотрела на часы, — дома будут волноваться, — зачем-то добавила, хотя предупреждала маму, что, возможно, останется у Николая. Мама хитро сощурила глаза, возражать не стала. А в последний момент даже сунула в ее сумку ночную рубашку.

— Поздно, — вынужденно согласился Фертовский, подошел к окну и отодвинул жалюзи, — дождь усиливается, наверное, будет идти всю ночь, — он повернулся к Наде, она все еще стояла возле кресла. Как глупо! Ведь сейчас, действительно, придется уйти.

— Ты отвезешь меня? — безнадежно спросила она. Смотрела на Николая широко раскрытыми глазами и ждала, затаив дыхание.

— Конечно, — слишком поспешно согласился он, но эта поспешность не была обусловлена его желанием от нее избавиться, отнюдь, просто он не мог придумать предлог оставить ее у себя. Не проще ли сказать все начистоту: я хочу, чтобы ты была со мной в эту ночь, я люблю тебя! Нет, оказывается, не проще! А если она не хочет близости? Не хочет, не готова, еще не чувствует того, что чувствует он? — Конечно, я отвезу тебя, — Фертовский стал искать по карманам брелок ключей от машины.

— А дождь все сильнее, — Надя следила за его действиями и опасалась: он сейчас так быстро найдет ключи, а она не успеет придумать предлог, чтобы остаться.

— Да, усиливается, вроде бы и снег мокрый обещали, — Николай перестал делать вид, что ищет ключи. Он прекрасно знал, где они находятся, главное, чтоб об этом не знала Надя, — в такую погоду ехать небезопасно… — опять этот шаткий мостик! И идти по нему страшно, и тянет, словно магнитом.

— Не люблю такую грустную погоду, — Надя пожала плечами.

— Тогда, может… останешься? — наконец выдал он с затаенной опасливостью. — Я постелю тебе в спальне, а сам лягу здесь, в гостиной.

— Мне не хочется доставлять тебе неудобства, — ну что за глупость? Почему она сопротивляется? Ведь сама искала предлог! Николай его нашел, а она все делает вид, что хочет уехать. Нет, еще как хочет остаться! И не только остаться… Пожалуй, впервые в жизни Надя ощутила в себе эту искру, это пламенеющее желание, ей захотелось познать Фертовского не только как человека, как личность, но и как мужчину.

— Никаких неудобств, поверь! Здесь прекрасный диван, я отлично высплюсь. И тебе будет комфортно, я позабочусь, — он сделал паузу, — в смысле, постелю, — с этими словами он как-то быстро ретировался. Наверное, чтобы больше не давать Наде возможности возражать. Предлог найден, говорить нечего.

— А можно мне принять душ? — робко спросила Надя после того, как Николай застелил постель и сообщил ей об этом. Он едва сдерживал радость.

— Дверь слева, вот полотенце, — он с готовностью протянул большое зеленое полотенце и улыбнулся, — мне приятно, что ты решила остаться.

Она стояла под стремительным потоком воды, зачем-то вымыла голову, выдавила на руку ароматный гель и долго его нюхала. Затем намазалась им и тут же смыла, провела рукой по изгибам своего тела и покачала головой. На самом деле, многим женщинам в определенные моменты не нравятся их фигуры, но Надин комплекс был особенно стойким. И конечно, в этом случае разве что-то могло привлечь мужчину?

Надя, наконец, вышла из ванной комнаты — не будет же она вечно мыться? Николай сидел в кресле и читал книгу. Услышав шаги, он отложил книгу в сторону, поднялся.

— Все хорошо? — подошел к Андреевой, провел ладонью по ее влажным волнистым волосам, с удовольствием задержал взгляд на лице без косметики — он любил ее выразительные, миндалевидные глаза, румяные щеки, очерченные аккуратным бантиком губы.

— Да, у тебя вкусно пахнет гель, — она улыбнулась одними губами, а глаза тревожные.

— Тебе нужен фен? — она мотнула головой «нет», — ложись, приятного отдыха! — Николай взял ее за подбородок, легонько поцеловал в губы и ушел.

Она легла на огромную, как платформа, кровать, закуталась в голубое одеяло, как в кокон. Хорошо, что Николай выключил свет. Может, в темноте и ничего? Изъяны видны лишь при свете. А мама, что, специально положила ей эту закрытую и длиннющую рубашку? Когда Надя вышла из ванной, она только тогда поняла, что под такой рубашкой что-либо разглядеть невозможно. А он и не разглядывал. Зато поцеловал в губы, хотя поцелуй был, скорее, дружеский.