Звезда по имени Стиг Ларссон - Барри Форшоу

Анализируя структуру произведений Ларссона, мы видим, что читатель сталкивается с той же «клеветой, инсинуацией и слухами» (которые используются против Лисбет Саландер) и чрезмерным насилием (в том числе сексуальным), оправдывающим ответное насилие, то есть то, как Лисбет прибегает к своим впечатляющим умениям и возможностям для поиска и уничтожения врагов. Такое оправдание нужно не только Саландер, но и нам, читателям, соучастникам событий: отвратительные методы противников убеждают, что яростная реакция морально оправдана, выступая как криминальный вариант действия и противодействия ньютоновских законов движения.

В статье «Природа и степень отношений между расистской, ксенофобской и антисемитской пропагандой в Интернете и преступлениями на почве национальной ненависти» Ларссон (в качестве участника «Экспо») цитирует «Сёрчлайт» (который был его зарубежным светилом), а именно редакционную статью, утверждавшую, что расистское насилие следует за расистской агитацией, «как ночь следует за днем».

Ларссон пишет, что ему хотелось бы уточнить «одну мелочь»: «Судя по всему, считается, что за пропагандой ненависти следует насилие». Соглашаясь с этим, он в то же время предлагает более выверенную точку зрения.

«Мы видели это на протяжении всей документированной истории, — продолжает он. — Когда нация, клан или полувоенная группа — кто угодно — собирается сделать что-то фундаментально отрицательное по отношению к другим людям, этому предшествует период клеветы, инсинуаций и распространения слухов, цель которого — оправдать то, что за этим последует. Самый известный в мировой истории случай пропаганды ненависти, приведшей к насилию, — «Майн Кампф» Адольфа Гитлера, описавшего в своей книге суть политической философии, согласно которой евреи — абсолютное зло и должны быть истреблены. Все мы знаем, к чему это привело».

Ларссон указывает, что во время подготовки статьи и исследований на эту тему его поразило то, что, хотя множество сайтов по всему миру разоблачают пропаганду ненависти, они приводят очень мало цитат из подлинных научных исследований.

«Разбираясь во взаимосвязях между агитацией и последующими действиями, я не смог найти ни единой научной статьи, — жаловался Ларссон. — В то же время совершенно очевидно, что пропаганда — инструмент любой лоббирующей или политической группы как правого, так и левого толка, и хорошей, и дурной. Сомневаюсь, что кто-то стал бы тратить время, силы и деньги на пропаганду, если б она не имела реального эффекта».

Отношение Ларссона к ежедневной окружающей нас пропаганде было довольно благожелательным: он отмечал ее приемлемый законный статус. После Второй мировой войны, писал он, расовая биология и явные антисемитские настроения не оказывали на повседневную жизнь европейцев сильного влияния. «Тогда существовало множество групп, насаждавших пропаганду ненависти, но обычному человеку было сложно найти нацистский журнал или листовку. Вы должны были очень постараться, чтобы достать одно из тех невзрачных, напечатанных на мимеографе изданий, ходивших по рукам в политическом подполье.

Интернет все изменил. По правде говоря, мы, то есть те, кто следит за такими вещами, оказались не слишком сообразительны. Для расистских групп киберпространство — настоящая мечта. Неслучайно первым пунктом повестки дня любой расистской или ультранационалистической группировки является создание домашней странички в Интернете. Нацисты были одними из первых, кто осознал его потенциал. Все это четко сформулировано в их внутренней стратегии».

Ларссон, всегда следивший за делами в сфере распространения информации, утверждал, что по сравнению с изданием книг и журналов Интернет гораздо дешевле и его проще использовать.

«Домашняя страничка самой незначительной группы расистов из трех-четырех человек имеет то же распространение и доступность, что и «Шпигель» или трансляции Си-эн-эн. Она в компьютере каждого — только кликни мышкой. Но самое главное, Интернет предлагает совершенно новый способ организации, торговли, сбора средств и общения».

В заключении, вполне согласующимся с темами будущих романов, Ларссон указывает, что в Интернете можно найти все, что только пожелаешь.

«Специалисты по терроризму, — продолжал он, — скажут вам, что каждая группа, когда-либо предпринимавшая агрессивные действия, совершала их после активной пропаганды, иногда длившейся годами. В определенном смысле эту стадию можно назвать процессом дегуманизации цели: сперва вы шутите о холокосте, а потом начинаете утверждать, что это фальшивка и его никогда не было».

Ларссон стремился расширить дискуссию, выходя за рамки нападок на этнические меньшинства, и указывал, что пропаганда часто имеет другую, глубинную цель (создававшую значительный резонанс в США с их движениями за выживание): усиление подозрений в отношении демократического общества, демократических политиков и самой демократии.

«По моему мнению, — говорил он, — с которым одни мои партнеры и союзники согласятся, а другие — нет, только законодательным образом проблему пропаганды ненависти в Интернете не решить. Я бы вообще посоветовал не слишком полагаться на подобные законодательные инициативы. Поймите меня правильно. У нас есть законы, отделяющие правое от неправого на основе социальных стандартов. Если существует закон против возбуждения расовой ненависти, давайте использовать его как инструмент преследования нарушителей.

Но реальность такова, что мы видим сотни, тысячи расистских сайтов, создающихся по всему миру. У нас нет столько полицейских, чтобы расследовать все эти случаи, и нет такого количества обвинителей, чтобы предпринять какие-то действия. Поэтому судебный процесс в любой стране лишь снимет верхний слой и сделает героев из нескольких громких преступников, позволив большинству незаконных материалов ускользнуть».

Наиболее впечатляющие выводы Ларссон приберег для завершения обращения, отметив, что ультраправые превратились в заметное политическое движение, возникнув много лет назад из небольшого числа людей, способных набрать на выборах в лучшем случае горстку голосов.

«Сегодня эти группы вышли из подполья, где скрывались в 60-е и 70-е годы. В некоторых странах они набирают от десяти до пятнадцати процентов голосов. Политический вектор изменился, и образ мыслей, считавшийся табу тридцать лет назад, становится ныне реальной политикой. Интернет стал одним из самых важных инструментов возрождения расовой ненависти. Это вызов, брошенный расизмом демократии».

Его выводы были разумными, но, возможно, чересчур оптимистичными, учитывая ограниченные бюджеты большинства правительств и подъем религиозного экстремизма со времени кончины Ларссона: «Мы не можем мечтать, что они уйдут. Мы не можем запретить проблему на законодательном уровне. Мы можем победить их, только если все демократическое общество примет этот вызов. А потому, реагируя на эти движения, мы обязаны больше исследовать, больше знать, больше вкладывать и организовывать больше демократических групп».

Эрланд, отец Стига Ларссона, и брат Стига Йоаким — очень разные люди. Эрланд производит впечатление более отстраненного человека, нежели его сыновья, однако он научился справляться с удивительной славой, которую обрел Стиг после своей смерти. Впрочем, Эрланд (к его чести) не тот тип личности, что будет играть ожидаемую от него роль спокойного, здравомыслящего хранителя очага. Он открыто и честно гордится достижениями сына, неизменно удивляясь, насколько внезапно пришел к нему ошеломляющий мировой успех. Эрланд научился радоваться такому признанию, но ему до сих пор бывает интересно слушать, как люди обсуждают литературные достижения Стига, словно существует похвала, которая ему в новинку. И это не поза: артистичный от природы, Эрланд не интеллектуал в том смысле, в каком был его сын. Таланты отца кроются в визуальной сфере: он очень талантливый художник и многие годы развивает свой талант; у него есть обаятельный и тонкий рисунок покойного сына. Как мы увидим дальше, у Эрланда довольно противоречивая позиция в вопросе посмертной борьбы за его наследие.