Площадка - Михаил Юрьевич Третьяков

не горстью земли, а стражем в небесном саду.

Вниз по реке идолам плыть, некому бить им поклон.

Нас больше нет — стоит ли жить в мире, крещенном огнем?[1]

Когда прозвучали последние строки, Андрей вновь уменьшил звук и сказал:

— Очень символично. Это надо же, чтобы именно сейчас в этот самый момент прозвучал именно этот трек?

— Определенно. В нашем случае выбор не так и велик. Или крещение водой, или отсутствие крещения вовсе.

— У меня начинает складываться впечатление, что, кроме нашего плейлиста, мы ничего не можем решать и плейлист и есть самая крайняя точка нашей свободы.

Машина свернула на знакомый поворот и сбросила скорость. По территории рудника перемещаться можно было со скоростью не более двадцати километров в час.

Подъехали к КПП, вышли из машины и предъявили паспорта и пропуска на шлагбауме, а затем снова вернулись в авто, проехали еще пару километров и припарковались на стоянке рудника.

Еще один КПП и очередная проверка. Необходимо приложить пропуск и подышать в трубочку. Тест пройден. Теперь можно ехать на площадку. Самым запоминающимся здесь для меня является земля, такой земли не увидишь нигде и никогда. Красная, но с каким-то неповторимым, особенным оттенком.

Припарковались за железнодорожным переездом. Букашка Андрея могла завязнуть, а рисковать машиной не хотелось, вот и предстояло топать пешком.

Взяв необходимое оборудование, мы начали спуск к пруду отстойника. Раскисшая земля на грунтовой дороге прилипала к сапогам, отчего уже через десяток шагов мы сошли на обочину, поросшую травой. Прилипшие комья красноватой глины медленно отваливались, а мы слушали дождь. Рядом с прудом-отстойником расположились водонапорная станция, экспериментальная установка и ЗИЛ-4331 — ассенизатор. Значит, Витя уже приехал и, наверное, курит.

Наша экспериментальная установка представляет собой довольно сложную двухуровневую конструкцию, состоящую из шестнадцати пятикубометровых пластиковых ванн с сорбентом и трубами. Отработанные шахтные воды накачиваются в емкость, а затем равномерно распределяются по восьми модулям, расположенным на металлическом каркасе. В шести из восьми высажены растения, которые участвуют в фильтрации шахтных вод. Два модуля не содержат растений — это контроль. Затем вода из каждой емкости по трубам перетекает в нижние восемь, в которых высажены точно такие же растения в таком же количестве, и процесс повторяется. В результате на выходе получается прозрачная вода.

Я проводил необходимые измерения длины и ширины листовой пластинки, считал количество листьев и вновь образованных побегов, Андрей вносил данные в электронный журнал. Затем при помощи портативного флуориметра определял концентрацию флавоноидов и хлорофилла. Все измерения заняли порядка двух часов.

— Перекусим? — предложил Андрей.

Честно сказать, я действительно проголодался: рутинные исследования по сбору данных отнимают кучу времени и сил, выматывая однообразием проводимых манипуляций.

На углу опалубки станции лежало несколько размокших окурков. Мы зашли внутрь. Витя, как всегда, курил. Наверное, если бы не дождь, он курил бы и на улице, возможно даже, что дождь в какой-то степени сохранял ему здоровье, снижая риск развития рака легких.

— Ну что, плывем? — спросил он.

— Дай передохнуть минут пятнадцать, — сказал Андрей, снимая очки и маску.

Из непромокаемого рюкзака он достал термос и бутерброды, завернутые в фольгу. Мы поделили наш скромный обед на троих. Чай, как всегда, был горяч и ароматен. Андрей любил экзотику и каждый раз удивлял нас каким-то новым вкусом. В этот раз он приготовил чай с опунцией. Вкус был действительно необычный — слегка сладковатый, но какой-то ускользающий.

— Я так подозреваю, когда-нибудь от твоих экспериментов с чаем мы помрем.

— Все проверено на себе. Я же ученый.

— Ага. Только вот эффект может проявляться далеко не сразу… Ну что, поплыли?

А затем уже громче обратился к Вите, который глуховат:

— Вить, мы готовы.

Витя докуривает. Тушит бычок о цементный пол и кладет в полиэтиленовый пакет, который затем исчезает в нагрудном кармане стандартной униформы. Мы экипируемся в болотники, которые я предусмотрительно захватил с собой, спасательные жилеты и все остальное, что требуется для проведения работы на воде. Втроем поднимаем и тащим пластиковую лодку к пруду-отстойнику. Витя с Андреем возвращаются назад за мотором. Я сижу в лодке и терпеливо жду их. Капли дождя с тихими всплесками погружаются в красновато-оранжевую воду.

Мотор установлен. Витя сидит на корме. Андрей отталкивает лодку от берега и ловко запрыгивает. Витя при помощи весел выравнивает курс и включает двигатель. Мы плывем к нашей следующей фитоочистной системе. Четыре линии биоплотов, перекрывающих пруд-отстойник, в которых высажены наши растения — фиторемедианты, в каждой линии по одному виду. Снова необходимо провести измерения морфологических параметров и оценить степень приростов. В этот раз еще нужно померить и корни. Андрей снова на подхвате — ведет электронный журнал учета, а еще фотографирует растения и все, что требует нашего внимания.

Мы доплываем до первой линии, проходим на веслах под веревками и оказываемся между первой и второй группами. Витя аккуратно подгребает к плотам.

— Ты такое когда-нибудь видел?

— Никогда.

— Это вообще что такое?

— Кто-то жрет наши растения!

— Он не только жрет, он еще и гадит.

— Ну, это уже просто верх хамства. Витя, ты тут кого-нибудь видел? — спрашиваю я.

На пруду сильный ветер. Еще и дождь. Еще и маска, которая поглощает звук. Витя ничего не слышит, и ему даже непонятно, что я пытаюсь что-то сказать. Но я точно знаю, что он видит, потому что выглядим мы одинаково — как две огромные стрекозы с большими фасеточными глазами.

Я повышаю голос, пытаясь перекричать маску, ветер, дождь и, конечно же, глухоту Вити.

— Витя, ты кого-нибудь видел?

— Как не видеть: на том берегу мужики рыбачили.

Андрей, который находится ближе к Вите, показывает ему обкусанные растения и громко и внятно спрашивает:

— Не знаешь, кто это мог сделать?

Витя задумчиво опускает голову. Больше всего меня угнетает отсутствие мимики, когда ты находишься на улице, отчего зачастую непонятен не только смысл, но и контекст. И вообще неясно, что у собеседника на уме.

— Дак были тут на пруду птицы с птенцами, белые.

Я аккуратно снимаю с одного из плотов белое перо.

— Походу, это лебеди. Я бы даже сказал, гадкие лебеди.

— Я думал, тростник никто не ест.

— Как видишь, ты