Дороги шли через войну - Александр Михайлович Александров

отброшен от Москвы. Москвичи, как и все советские люди, воспрянули духом. Вот только от Виктора не было вестей. Наконец пришло письмо из Средней Азии — в госпитале оказался братан. Воевал под Москвой, там и ранило в грудь и в руки.

Военком сдержал слово: осенью 1942 года Юрий Дронов получил повестку. Он стал курсантом Владимирского пехотного училища. Учеба шла по сокращенной программе. Через шесть месяцев Юрий с удовольствием прикрепил к петличкам по одному «кубарю». В начале мая 1943-го младший лейтенант Дронов прибыл на фронт, под Курск. Дивизия, в которую он попал, занимала оборону в районе Прохоровки. Юрию дали пулеметный взвод, в нем было три расчета станковых пулеметов «максим» и восемнадцать бойцов.

— Вот ваша позиция, Дронов. Зарывайтесь в землю и готовьтесь встретить врага.

Начальник штаба батальона капитан Житков был строг, сух и нелюбезен. То ли строгость напускал на себя специально, то ли бессонные ночи, непрерывное мотание по переднему краю сделали его таким. Но, в сущности, капитан был прав. «Свеженький», необстрелянный младший лейтенант понимал это и суровость капитана принимал как должное.

Взвод закапывался в землю. Место было открытое — позицию заняли на пустом колхозном поле, западнее деревни Бубновки. Впереди слева зеленел небольшой лесок. На карте он назывался красиво: Королевская роща. Кто так назвал и почему — пулеметчики не знали. Здесь был стык с соседями, сюда и был посажен взвод Дронова с тремя пулеметами. Фланг или стык между подразделениями всегда соблазнителен для противника и очень опасен для обороняющихся. Это знал Дронов, этому его учили. Отсюда вытекал неизбежный вывод: рассчитывать надо на худшее.

Как-то на позицию пришел капитан Житков. Зашел спереди, потом глянул с флангов. По выражению лица видно: недоволен.

— Дронов, ко мне! — позвал командира взвода.

Юрий вылез из траншеи и подбежал к капитану. Начальник штаба поставил его рядом с собой.

— Что сам скажешь, какую оценку поставишь?

Дронов внимательно осмотрел свою позицию:

— Думаю, все нормально. Взвод укрыт надежно.

— А что это торчит над окопом?

Дронов не смутился:

— Пулеметный щит, товарищ капитан. Наша броня.

— Броня-то броня, — хмуро сказал начштаба, — да только щит хорошо виден. Демаскирует позицию.

— А куда его денешь? На дно окопа пулемет не поставишь.

Капитан строго отрезал:

— Значит, щит надо снять!

Они подошли к траншее. Капитан прыгнул вниз, высунул голову, покрутил ею, уперся локтями о бруствер. К ногам посыпалась земля. Капитан попробовал подняться наверх. Получилось это не сразу: вырыли глубоко, а ступеньки для выскакивания на случай контратаки не сделали. И опять разбор недостатков и категоричные указания.

— Смотри, Дронов, если не успеешь сделать все как надо — кровью людей заплатишь, — сказал Житков, уходя с позиции.

Юрий вспыхнул от обиды, будто пощечину получил. «Ничего хорошего не заметил, — неприязненно подумал он о капитане. — Много ли ума надо — разгоны устраивать…» Он не знал, как вести себя с начальником штаба. Пожалуй, лучше не показываться ему на глаза. Но вскоре в их взаимоотношениях произошла перемена.

В один из дней, под вечер, Юрия вызвал командир роты. На обратном пути он заглянул в землянку комбата и увидел на грубо сколоченном столе пачку писем, пришедших на их полевую почту. Ни командира, ни Житкова в землянке в это время не было. Дронов взял письма и стал перебирать их, читая адреса. Увидел на одном из треугольников обратный московский адрес. Но почерк был незнакомый — ни отец, ни мать так не писали. Еще раз прочитал обратный адрес: «Москва, 1-й Зборовский переулок». А Дроновы жили на соседней улице. «Интересно, — подумал Юрий, — кто же это живет по соседству со мной?» Оказалось, письмо из Москвы пришло на имя Житкова Алексея Константиновича. Юрий обрадовался. Он положил письмо на место, взял только письма солдат своего взвода и вышел из землянки. Направляясь к себе на позицию, встретил Житкова. Тот шел с пожилым бойцом.

— В нашей норе был, Дронов? — спросил капитан, увидев в руке младшего лейтенанта несколько писем. — А это мой ординарец. — Он кивнул на сопровождавшего его красноармейца.

— Да, письма вот прихватил для взвода, — сказал Юрий и тут же добавил: — А мы, оказывается, земляки с вами, товарищ капитан.

Житков заинтересовался:

— Земляки, говоришь? Откуда же вы? — начштаба почему-то перешел на «вы».

— Москвич я. Рядом с вами жил — на Преображенке.

Капитан улыбнулся — пожалуй, впервые за все время их знакомства.

— Действительно, земляки. Через забор жили друг от друга. Так что нам есть о чем поговорить. Теперь будем получать письма из Москвы и делиться друг с другом новостями. Договорились?

— Обязательно.

— Ну ладно, земляк, — сказал Житков, — иди, дела нас ждут. Будем вместе врага бить. По всему видно, скоро начнется…

С легким сердцем пошел Дронов к своему взводу. И о капитане думалось легко: «Все-таки земляк, а на фронте земляк — дороже родича: моральный фактор…»

Первый бой Дронов принял в начале июля. День только занимался, над полем лежала легкая дымка, над траншеей гулял ласковый ветерок. От земли веяло теплом, таким мирным, довоенным…

И вот эта земля застонала, стала вырываться из своих всесильных и извечных связей и взлетать на воздух с грохотом, ревом и стоном. Артобстрел и бомбежки не прекращались несколько дней. Прямым попаданием бомбы разнесло батальонную кухню вместе с поварами и рабочими. Снарядом разворотило соседний со штабной землянкой дом. Траншеи и окопы засыпало землей, взрывами перепахивало укрытия, и их срочно приводили в порядок. Во взводе Дронова один боец был убит, двое получили ранения.

После артиллерийской и авиационной обработки нашего переднего края гитлеровцы перешли в атаку. Впереди ползли танки. Дронов насчитал двенадцать машин. Их коробки зловеще покачивались на неровностях местности. По силуэтам Дронов определил: «тигры». Неделю тому назад во взвод дали несколько памяток с описанием нового вражеского танка. Подбитый «тигр» был сфотографирован с разных сторон. На фотографии хорошо просматривалась лобовая часть, борт, корма. Крупным планом была снята пробоина: наш снаряд пронзил броню в ее слабом месте. Стрелки указывали на наиболее уязвимые места танка. Памятка поднимала у бойцов настроение: и хваленых «тигров» можно бить!

А тут они шли близко — не на картинке, а настоящие. «Тигры» двигались ломаной линией и вели огонь на ходу. Стрельба звучала глухо, ослабленная грохотом моторов. Вспышки выстрелов окутывались плотной завесой пыли.

Удар танков пришелся левее позиции пулеметчиков. Дронов бросился к телефонисту, доложил обстановку начальнику штаба батальона.

— Танки прорвались! — кричал он в трубку. — Прошли левее нас!

Он не слышал собственного голоса. А там, на другом конце провода, капитану Житкову стало ясно: младший лейтенант испуган и растерян. Это выдал голос Дронова: он дрожал, а в