Уральская копилка - Владимир Павлович Бирюков

старше меня. Он писал хроникерские заметки за подписью «Александр Зуев» и этой же фамилией расписывался при получении гонорара.

К 1905 году Словцова выключили из семинарии, и я решил подписать первую корреспонденцию (только для редакции, а не для печати) его псевдонимом.

Подписывался я так и дальше. Гонорар в редакции платили по субботам. Выдавал деньги бухгалтер — пожилой бородатый человек. Когда я шел за первой получкой, то в душе трусил: выдаст ли? Скажет: «А покажи-ка «вид», что ты есть действительно Александр Зуев!» Но ничего этого не потребовалось, и в следующие субботы я уже спокойно получал 90 копеек, рубль, редко два рубля.

Посчастливилось мне и в отношении результата корреспонденции. Через год, когда мы встретились на летних каникулах с Максюшей, он рассказал, что корреспонденция сотворила чудо: появилась новая школа, ее укомплектовали учебными пособиями, а сам учитель вместо восьми рублей в месяц стал получать пятнадцать. Это ли не авторская удача!

В это время я уже стал подумывать о том, как бы мне пробраться в высшую школу. Но где взять денег? У родителей нас было десятеро, а средства к жизни самые ничтожные. И вот первый же полученный гонорар породил мысль о том, чтобы за три оставшиеся года учебы скопить необходимые средства хотя бы на первый год учения в институте.

Помимо будущей учебы, надо было думать о том, как бы просодержаться еще в течение трех лет в семинарии. И я не только просодержался, но и скопил 125 рублей на сберегательной книжке. И как ни жутко порою приходилось, а из сберкассы ни разу не взял даже копейки на текущие нужды: деньги — только на учебу в высшей школе!..

Конечно, родителям хотелось видеть меня после семинарии попом, но революция 1905 года окончательно убила мою веру в бога. «Мечту» о поповстве я оставил и решил получить светское образование. Думал сначала пойти на историко-филологический факультет, но распоряжением министра народного просвещения Кассо доступ в университеты нам, семинаристам, был запрещен. Что было делать? Узнал, что в ветеринарный институт не хотят идти люди, окончившие светскую среднюю школу, и, чтоб институт не стал пустовать, разрешено было принимать семинаристов. Так я оказался студентом Казанского ветеринарного института.

В. П. Бирюков (стоит справа) среди казанских студентов. 1910 год.

V

«Всяк молодец на свой образец» — гласит народная поговорка. Тоже и собиратели — каждый начинает собирать и собирает по-своему, по-своему же дает назначение собранному.

Еще учеником начального училища я оказался собирателем разных коллекций.

Родитель мой, по должности псаломщик, вел в церкви в великий пост учет исповедующихся. За это исповедники обычно платили, кто сколько может — грошом, копейкой» редко двух- или трехкопеечной монетой.

В те годы медные деньги ранних выпусков, кажется, до середины царствования Николая I, считались уже неходячими, а между тем у населения таких денег скопилось много. И оно старалось «в удобных случаях» сбывать их. И часто бывало, что родитель приходит из церкви, начинает опоражнивать карман, а среди медяков полно неходячих. Куда их?!

— Бери, Володя!

И вот таким образом у меня постепенно выросла первая коллекция — нумизматическая.

Дальше. Хотя изредка, а все-таки время от времени мы получали письма. Марки на конвертах были разных достоинств, и не только правительственной почты, но и земской, да еще не одного Шадринского, а и других земств обширнейшей Пермской губернии, и у каждого уезда свои марки.

Потом за марками последовали минералы и горные породы. До революции уральские кустари делали так называемые наборные картины: в ящичек с низкими бортиками на дно вставлялась какая-либо картинка, а ее, соответственно содержанию, облепляли в подходящих местах кристаллами минералов, кусками яшмы и других красивых горных пород. Кроме картин светского содержания, делались также иконы. У моего родителя была, преподнесенная его «крестной», большая икона Воскресения, украшенная кристаллами горного хрусталя, аметиста, полированной яшмой, слюдой, полевым шпатом. От времени клей, которым были прикреплены камни, стал выветриваться, камни отваливались, и… положили начало моей коллекции минералов и горных пород.

Таким образом, круг собирательства постепенно расширялся и расширялся за счет книг, предметов бытовой старины и т. д. Хотелось все это сохранить и расположить в каком-то интересном порядке. Так родилась мечта о музее.

Первый музей я увидел лишь в 1902 году, когда приехал в Пермь. Недалеко от нашей семинарии находился краеведческий музей. С каким же нетерпением дождался я того дня, когда смог войти в него, и потом долгие годы был его постоянным посетителем. И как намного расширил он мой кругозор!

И вот тут-то, за шесть лет семинарского учения, я окончательно пришел к мысли, что должен стать музейным работником.

К этому времени у меня накопилось столько коллекций, что, не дожидаясь окончания учебы, я создал в своем селе краеведческий музей. Кстати, при церкви было пустовавшее помещение, им я и воспользовался.

У многих в молодости появляется желание работать после школы в родном месте. И я нарисовал себе план будущего труда: окончить высшую школу, добиться учреждения в родном селе сельскохозяйственной школы, быть ее заведующим и одновременно создать краеведческий музей, чтобы школа была его постоянным пестуном.

Я понимал, что будущая школа должна иметь самые широкие связи с местным населением, а поэтому, став студентом, сначала организовал в селе общество сельского хозяйства, чтобы оно было шефом школы и музея.

Чтобы вести два больших дела — музей и школу, одной ветеринарной специальности, я чувствовал, было недостаточно. И вот, окончив ветеринарный институт, осенью того же года поступил сразу в два московских вуза: в сельскохозяйственный (теперь Тимирязевская сельскохозяйственная академия) и в археологический. В первом — лекции и другие занятия были днем, а во втором — по вечерам. Какое удобство!

Еще при переходе на последний курс ветеринарного института, летом 1911 года, я женился на учительнице сельской начальной школы Лариссе Николаевне Боголеповой. Она тоже стала учиться, сначала на высших женских курсах, а потом в археологическом институте — в Казани и в Москве. При этом имелось в виду, что по окончании учения мы станем и организаторами и учителями школы.

Грянувшая первая мировая война спутала все планы. Археологический институт я все же кончил, а сельскохозяйственный не удалось.

В годы войны я сначала был на фронте, а потом, после ранения, в тылу: в городах Конотопе и Хороле на Украине. Тут и там я служил ветеринарным врачом. Служба была легкой, времени хоть отбавляй, и в этих городах я принимал живейшее участие в краеведческой работе. Так, в Хороле организовал сначала краеведческую выставку, а потом краеведческий музей. В связи с этим я выпустил там три