Интернат для брошенных мужчин - Марина Полетика

– Мы не научили? – вскинулась директриса. – Мы должны учить математике, литературе, истории. Согласно образовательным стандартам. А хорошим манерам пусть учат в семье! Это не наше дело. Вы уж меня извините, Людмила Петровна, но я давно хотела вам сказать, что ваша привычка всегда вмешиваться не в свое дело не доведет вас до добра. И вот, пожалуйста, результат.

– Я виновата. И я отвечу за свой поступок, – глядя директрисе в глаза, сказала Людмила Петровна. У нее вдруг закружилась голова, и она думала лишь об одном – не хватало еще, как институтке, упасть тут, прямо в классе, в обморок. Скорее бы добраться до дома, а там… Что «там» – она не знала, но дома, говорят, и стены помогают.

– Ответите, – кивнула директриса. – Я со своей стороны могу пообещать вам, что если Гаряевы не поднимут скандала, то меры со стороны школьной администрации ограничатся выговором. Строгим, я полагаю.

Она тяжело поднялась со стула и направилась к двери. Обернулась и добавила, с интересом глядя на Мумрикову:

– Боюсь, что этим не ограничится. Вы же знаете Гаряевых. Что Галина, что Марат – два сапога пара.

Людмила Петровна стояла, глядя на захлопнувшуюся дверь. Да, Гаряевых она знала. Мать Тимура, Галина, дама нахрапистая и самоуверенная, обожавшая единственного сына, являлась главой сельской администрации. А отчим, Марат, в свое время вернулся из мест не столь отдаленных. Теперь он был хозяином всех трех шишимских магазинов и большого кемпинга на трассе с автомастерской, гостиницей для дальнобойщиков, шашлычной и сауной. Поговаривали, что и еще другими темными делишками занимался. Возле их трехэтажного коттеджа, единственного в селе, частенько останавливались дорогие иномарки с тонированными стеклами, приезжали ненадолго «Газели» с номерами других регионов. Но больше из-за высокого забора ничего не было видно. Такого забора, как у Гаряевых, тоже ни у кого в Шишиме не было. Великая китайская стена, а не забор. Марат дружил с местной милицией и охотно давал деньги на нужды школы. Поэтому все проделки его пасынка легко сходили с рук. Да и односельчане не связывались с Гаряевыми. Особенно после того, как один за другим сгорели три киоска и кафе, которые заезжие предприниматели открыли в Шишиме после того, как здесь стали покупать дома под дачи небедные жители областного центра. В селе были уверены: это дело рук Марата Гаряева. Но виноватых не нашли. А Гаряевы спустя месяц открыли неподалеку от пепелища кафе «Ромашка», и дела там, похоже, шли бойко.

Да, поняла Людмила Петровна, выговором дело может не ограничиться. Гаряевы не привыкли спускать обиды. Оставалось идти домой и ждать. Чего? Трудно сказать. Ведь не придут же ее убивать, в конце концов. И почему она одна виновата в произошедшем? Да, она педагог, не имела права распускать руки. Но и Тимур тоже не белая овечка. Надо поговорить с Анфисой Романовной, решила Мумрикова. Да и дети все видели, даже на телефоны записали, как Тимур издевался над англичанкой, как потом матерился и бросался с кулаками на нее, Людмилу Петровну. Может, надо бороться? Но с кем? С учеником? Пусть подлым, пусть не усвоившим никаких человеческих правил, но все же учеником? А как она, педагог, ударившая ученика, станет потом смотреть в глаза ученикам, их родителям? Мысли зашли в тупик. Выхода не было.

Она пришла домой, села у окна и просидела так до самых сумерек. Но Гаряевы-старшие к ней не пришли. Часов в одиннадцать раздался звонок в дверь, Людмила Петровна открыла. На пороге стояла запыхавшаяся и испуганная Зинаида Васильевна. На сей раз, похоже, испуг был настоящий.

– Людмила, поговорить надо. – Тяжело дыша, она упала в кресло, удивленно крякнувшее под ее весом. – Ты ушла, а я ведь все в школе сидела, ждала. Знала, что просто так дело не закончится.

– Я думала, они ко мне придут, – проговорила Людмила Петровна. Обращение на «ты» ее насторожило больше, чем сам визит. – А что случилось?

– Только что Галина приходила. Говорит, иду с работы, вот и заглянула по пути, – переведя дыхание, начала рассказывать Зинаида Васильевна. – Спокойная такая. Говорит, я с сыном побеседовала. Возможно, он не прав, но он ребенок. Учиться ему осталось меньше месяца да экзамены сдать, так что скандала из-за того, что ваш педагог избила ребенка, мы с Маратом поднимать не будем.

– Я? Избила? – воскликнула Людмила Петровна. – Да я только…

– Погоди! – досадливо отмахнулась директриса. – У нас, говорит, только одно условие – чтобы Мумриковой в школе больше не было.

– То есть как?

– Пусть, говорит, напишет по собственному. С завтрашнего дня, – пояснила директриса, внимательно глядя на Людмилу Петровну, и добавила: – Еще, говорит, эта старая кошелка, Анфиса то есть, пусть остается, к ней вопросов нет. А Мумрикову, говорит, на х…

– Так и сказала? – начиная закипать, уточнила Людмила Петровна. – А вы что?

– Так и сказала, – подтвердила директриса. – А я что? Она начальство. Пусть, говорит, уходит по-хорошему, пока не поздно.

– А если я не уйду?

– А если ты не уйдешь по-хорошему, то они заявление в милицию напишут. И утопят тебя в дерьме по самые уши. Это не я, это она так сказала. – Судя по всему, Зинаида Васильевна старалась ничего не пропустить из сказанного Галиной и пересказывала не то что близко к тексту, а дословно.

– Да как же так? – растерялась Людмила Петровна. – Может, мне поговорить с ней? Ведь не по-человечески это… Что же она с парнем-то делает?

– Не советую. Я тоже ей говорю: Галина, может, миром решите? А она мне: если бы эта ваша училка ко мне сама сразу пришла, тогда, может, и миром. А так – нет. Марат, мол, считает, что если Тимур будет позволять себя бить, то из него вырастет не мужик, а дерьмо собачье. – Последние слова Зинаида Васильевна выговорила с явным удовольствием.

– А если парень будет над старухами издеваться, то вырастет настоящим мужиком? – уточнила Людмила Петровна. – Я сама двоих сыновей вырастила и никогда…

– Людмила, ты передо мной тут зря митингуешь! – прервала директриса. – Парни у тебя хорошие выросли, кто спорит. Хотя тоже всякое бывало. Но это дела не меняет. Уже двенадцатый час, а я еще дома не была. Так что давай так решим: ты завтра приходи и заявление приноси. Можешь после уроков, чтобы не встречаться ни с кем. Пойми: уйдешь по собственному – потом устроишься в районе в колледж или в школу, там их две, найдут тебе место. Подумаешь, сорок минут на автобусе, невелика беда! Тем более что у тебя педстаж, в сентябре двадцать пять лет будет. Хорошую характеристику тебе дам. Понравится – и квартиру поменяешь. У тебя ведь не изба. Тут продашь, там купишь, на однушку точно хватит. Куда тебе одной такие хоромы?

– Как одной? – воскликнула Людмила Петровна. – А Владька из армии вернется – ему куда?

– Да не вернется сюда твой Владька, – вдруг с неприязнью произнесла Зинаида Васильевна. – Сашка после института не вернулся, и этот потом поступать будет. Что он тут потерял, в Большом Шишиме-то? Ты сама их так воспитала, вот и гордись теперь. – Директриса с трудом поднялась с кресла и, сверху вниз глядя на сидевшую перед ней Людмилу Петровну, подвела итог: – А если начнешь волну гнать, то я тебе выговор влеплю, а Гаряевы в милицию заявление напишут. До управления образования дойдет, до министерства, не дай бог! Журналисты набегут. Это тебе не кружок «Зеленая лампа», – не удержавшись, добавила она. – Позора не оберешься. Сама не боишься – о школе подумай. О других учителях, о детях. Кстати, если со скандалом уйдешь, то тебя и в районе не возьмут. Пойдешь в ларек торговать. До пенсии-то тебе еще долго. Так что думай, Людмила. До утра у тебя время есть. – Не прощаясь, она пошла к выходу. Но в дверях опять, как тогда в школе, обернулась, чтобы выложить последний аргумент: – Но лично я – не советую. Ты Гаряевых знаешь. Не связывайся. Я тебе добра желаю.