Проклятие Тары. Артефакт-детектив - Алекс Монт

быть грамотным?» — рассуждал военный министр Дальневосточной республики и будущий советский маршал, имевший за плечами год церковно-приходской школы.

— Возьмешь в поход писаря Иссерсона, я его знаю, он малый не промах, чай что — подскажет, — не делая пауз, продолжал инструктаж военмин. — Допросишь тамошних монахов, как найти ламу Зам… Зам… Замдзина Боло, — с трудом выговорил записанное в блокнот диковинное для себя имя Блюхер.

— Кого-кого? — кашлянул Дягур.

— Замдзина Боло, мать его распротак! Он настоятель того храма, где Унгерн спрятал золото, — в нетерпении повторил военмин, с отчаянным шелестом теребя бумагу. — Короче, — понизив голос и заговорщицки подмигивая, продолжал он, — по данным перебежчиков-монголов из разгромленной дивизии Унгерна, барон схоронил в дацане много ценностей и разных, как бы тебе объяснить, — в поисках подходящего слова он умолк на мгновение, — ну, проще говоря, всяких буржуйских цацек, — наконец вышел из положения Блюхер. — Вожди мирового пролетариата учат — «экспроприируй экспроприаторов». По-нашему, по-мужицки — грабь награбленное, — он задрал указательный палец и с пафосом произнес: — Взятое у народа должно быть возвращено народу. — Затем, выдержав паузу, с важностью изрек: — А теперь, слушай мой приказ. Тряханешь этого ламу… — он развернул брошенный на стол листок из блокнота и произнес имя настоятеля. — А коли этот Замдзин Боло взъерепенится и ценностей добровольно отдавать не пожелает, ты… — Блюхер кинул выразительный взгляд на Дягура, с красноречивой доходчивостью поглаживая выступавшую из-под белоснежного воротничка до синевы выбритую шею, — в общем, без золота не возвращайся! Задачу уяснил? — шмыгнув носом, грозно просипел он.

— Так точно, уяснил, товарищ военмин, — бодро отрапортовал Дягур. — Разрешите вопрос?

— Валяй, спрашивай, — ободряюще махнул рукой Блюхер.

— А ежели в том храме не окажется золота?

— А тогда, — глаза министра заледенели, — перетрясешь весь, мать его, Гандан и вывезешь золото, какое только найдешь!

Чувствуя, что Дягур его понимает, Блюхер вышел из-за стола и, подойдя вплотную к начдиву, едва слышно бросил:

— А чье это золото? Расстрелянной контры Унгерна, белогвардейской гадины Колчака, недобитка атамана Семенова или еще кого, не нам судить, — повернув голову в сторону портретов Ленина и Троцкого, подытожил он свою мысль.

У военмина были веские основания торопиться. Вчера поступило шифрованное донесение из Урги, что новый командующий монгольской армией, этот политический аферюга, двадцативосьмилетний молодчик Сухэ неожиданно засобирался в Москву и уже покинул Монголию. «Жаловаться на меня вздумал, недомерок паршивый, сволочь узкоглазая», — дал волю вспыхнувшей злобе Блюхер. Он отлично помнил, что еще в Кяхте, на границе Русского Забайкалья и Монголии, где формировалось марионеточное монгольское правительство, азиатам пообещали отдать все трофеи, кои будут захвачены у Унгерна. Военные трофеи монголам возвратили, чин чинарем, а вот с золотом барона случился конфуз. Его попросту не нашли. Обыскивать дацан и тем самым навлекать на себя гнев благочестивых буддистов ни занявшие Ургу красные, ни будущий отец-основатель степного государства товарищ Сухэ не посмели[10]. К тому же достоверной информацией об истинном нахождении ценностей стороны не располагали. Ничего не дали и допросы начальника Азиатской дивизии. Унгерн наотрез отказался говорить. Не помог и приезд в Новониколаевск знатока гипноза и крупного специалиста по ведению допросов Сагилевича. При воспоминании о докторе лицо военмина приобрело раздражено-брезгливое выражение, чувство обиды вновь овладело им.

Известный с дореволюционных времен Владимир Сагилевич широко практиковал методы дознания, основанные на психотронном воздействии на человеческий мозг. С помощью этого метода из сознания находящегося в трансе человека принудительно изымались нужные сведения. После революции он продолжил исследования в Институте мозга в Петрограде под руководством своего учителя Бернарда Кажинского. Вскоре их деятельностью заинтересовалась ВЧК. Глеб Бокий, начальник спецотдела ОГПУ, принял на вооружение методику допросов Кажинского — Сагилевича. Отправляясь в инспекционную поездку в Сибирь, в связи с охватившими край крестьянскими волнениями, он взял с собой Сагилевича, решив, что тот будет ему полезен.

Допрос Унгерна специалисту не удался. Сработала психодуховная защита неведомых доктору буддийских практик, с которыми был прекрасно знаком барон. Сагилевич старался изо всех сил, вводил узника в транс, но, увы, тот говорил о чем угодно, только не о золоте, затем пускал слюни и тупо молчал, строя из себя сумасшедшего. Возиться с ним большевикам надоело, и по решению Сибирского бюро ЦК РКП (б) 15 сентября 1921 года Унгерна расстреляли.

«Да, не вышло у господина столичного фокусника, не вышло», — победно злорадствовал Блюхер, припоминая рассказ побывавшего на том допросе чекиста, когда якобы уснувший под гипнозом барон вдруг рассвирепел и плюнул в растерянную физиономию доктора. «Лучше бы я допросил золотопогонную сволочь и узнал тайну золота! Не то что этот ученый слизняк!» — с удовольствием смаковал неудачу ВЧК Блюхер. Военмин не питал теплых чувств к ведомству железного Феликса и лелеял надежду избавиться от его ставленников в местных органах Госохраны, заменив их на доморощенные, преданные лично ему кадры.

Дягур подошел к Урге за полночь, решив войти в город монахов с восходом солнца. Когда рассвело и туман окутывал величественную гору Богдо-Ула, не спеша сбрасывать с ее древних плеч свой посеревший саван, эскадроны кавалерии переправились на противоположный берег Толы, едва не обрушив массивный бревенчатый мост, соединивший монашескую обитель с резиденцией хутухты. Конные красноармейцы в одночасье запрудили пространство священного Да-Хурээ, тогда как Дягур во главе десятка всадников поскакал вперед.

Резкие отрывистые команды, топот копыт и поднявшаяся от движения войска буро-желтая пыль привнесли в размеренную жизнь монастыря суету и беспокойство. Столпившиеся возле храма монахи не ожидали ничего хорошего от визита иностранного воинства. Кидая опасливые взоры на остроконечные краснозвездные буденовки затянутых в шинели верховых, напуганные ламы шепотом переговаривались и инстинктивно вжимались в самые стены дацана. Покрашенные в черные и белые цвета, как по мановению волшебной палочки, они стали шафрановыми из-за монашеских одеяний. Предупрежденный ламами Замдзин Боло первым вышел к Дягуру и приветствовал гостя.

— Ты по-ихнему шпрехаешь? — толкнул локтем Самуила начдив.

— Не-а, но вот тот монах по-нашему разумеет, — писарь указал на молодого послушника, стоявшего позади настоятеля.

— Тогда дело сладим, — вполголоса отозвался Дягур и приблизился к ламе.

— Ваше высокопреподобие! — как к православному архимандриту обратился он к Замдзину Боло. — Ваше преосвященство! Владыко! — рукоположив ламу в сан епископа, начдив продолжил. — От имени правительства Дальневосточной республики довожу до вашего сведения, что белогвардейский барон Унгерн схвачен и расстрелян. Нашему правительству известно, что вышеупомянутый Унгерн оставил здесь ценности, награбленные у трудового народа, — Дягур замолчал, чтобы молодой монах успел перевести. — Предлагаю в добровольном порядке передать мне, командиру Народно-революционной армии Дальневосточной республики начдиву Дягуру, хранящееся у вас золото. В случае отказа имею полномочия обыскать дацан и изъять находящиеся в нем сокровища, — закончил он и посмотрел на писаря.

Тот одобрительно закивал, показывая глазами на ламу. Послушник еще переводил, и Дягур, переминаясь с ноги на ногу, силился увидеть на