Лиза на мою голову книга - Диана Рымарь

— А так? — я вкладываю в салфетку двухтысячную купюру.

Официантка мнется. Вижу, ей очень хочется положить деньги в карман, но в последний момент все-таки не решается. Яростно мотает головой и убегает.

«Да-а-а... дело дрянь!»

Сходил на абордаж, называется… Прямо нагулялся…

Ну ничего, я здесь не последний день! Еще успею попробовать и Кареглазку, и еще какую-нибудь из местных кисок…

Тут ко мне пересаживаются с соседнего столика пара приятелей с бутылкой коньяка.

— Ты чего тут один киснешь? Давай за Новый год…

Тот же вечер:

23:30

Лиза

Мне и моим приемным сестрам в такое время положено уже быть в кроватях, но вместо этого мы собрались в гостиной в апартаментах наших приемных родителей.

Они занимают большой трехкомнатный номер в крыле, отведенном под семейные нужды. Это забавно потому, что нам выделили всего одну комнату, хоть и большую. Нас с сестрами сейчас там проживает уже больше десяти человек.

«У меня для вас кое-что важное», — так сказала мама Марисоль.

И мы, конечно, пришли.

— Девочки, сюрприз! — объявляет она.

— Гостинцы от Деда Мороза! — добавляет папа Авзураг.

И действительно достает мешок, вытаскивает его содержимое на большой круглый стол, за которым они здесь обедают.

— Каждой по коробочке!

Пока он достает обвязанные лентой подарки, девчонки мнутся с ноги на ногу, с нетерпением ждут. Интересно же, что там.

Обычно новогодние подарки у приемных родителей какие-нибудь незначительные. Заколки для волос, лаки для ногтей, книги или покупные сладости, реже какие-нибудь серебряные украшения, но я всегда радуюсь любой мелочи. Мне приятен уже сам факт, что обо мне подумали, обо мне вспомнили, а значит, я хоть немножко важна, хоть самую малость! Быть кому-то важной, на мой взгляд, просто необходимо, без этого ты словно не существуешь… До того как попасть к Габарашвили, я была уверена, что совсем никому не нужна.

«Сто лет в обед ты мне не сдалась!»

«Поди прочь! Ты мне мешаешь!»

«Мне некогда, скройся с глаз!»

Это всё любимые выражения моего биологического папаши.

Помню, пока мама была жива, он был нормальным. Но когда мне стукнуло девять, она утонула. Как говорили соседи — по глупости... Полезла купаться в опасное место на речке, попала в водоворот. Отец не смог ее спасти, хотя очень старался. Клялся в этом на каждую годовщину ее смерти, когда пил с друзьями за упокой ее души. После той истории он толком не мог на меня смотреть, потому что я на нее очень сильно похожа. Кроме того, я больше никогда не была для него достаточно хороша. Замечал меня лишь для того, чтобы отругать.

Рукожопая, мямля, дебилка, бестолочь — самые ласковые прозвища, которыми он меня награждал.

Я была для него самым большим разочарованием в жизни.

Училась неважно, но не потому, что глупая. Я понимала, что объясняли учителя, но во время контрольных просто не могла сосредоточиться, жутко боялась, что ошибусь, и в результате слишком медлила, перепроверяла. У доски вообще отвечать не могла. В общем, троечница с натяжкой, никакая не отличница.

Дома еще хлеще — стоило ему на меня посмотреть, и я обязательно что-то роняла, разбивала. У меня в его присутствии почему-то всё время тряслись руки.

Помню, когда меня удочерили Габарашвили, я еще не понимала, куда попала и чего мне будет стоить это удочерение. Я очень хотела понравиться, хотела, чтобы меня оставили, и бежала выполнять всё-всё, что мне говорили. Как-то раз меня попросили помочь на кухне с посудой. Я постеснялась сказать, что жутко неуклюжая и ничего бьющегося мне доверять нельзя. Решила сделать всё от мебя зависящее, чтобы ничего не разбить. Действовала очень аккуратно. Но когда несла стопку тарелок, чтобы расставить в шкафу, всё же упала и расколошматила... все до единой. Я тогда так разрыдалась, что возле меня собрались все сестры и успокаивали хором. А потом на крик пришел сам папа Авзураг…

Я думала, он мне задаст такую взбучку, что я буду заикаться при одном воспоминании, ведь тарелки ужасно дорогие. Мой биологический отец всё время твердил мне, что я очень дорого ему обхожусь, что на меня денег не напасешься, что я ходячее несчастье и мне надо дать ремня, а заодно сплавить куда следует. А Авзураг вместо взбучки сказал, что это ерунда и что у них еще много тарелок. Я была так растрогана, что снова расплакалась, и все снова бросились меня успокаивать.

Тем же вечером со мной долго беседовала мама Марисоль. Объяснила, что у них за ерунду не ругают, что посуда — фигня, а человек всегда важнее. И если я так люблю всё крушить, она подыщет мне такую работу, где мне нечего будет портить.

 С тех пор я вроде как стала «уклюжей», по крайней мере посуду бить перестала. Меня даже назначили официанткой в ресторане, и я неплохо справляюсь.

Однако стоит мне вспомнить про своего папашу, и руки снова начинают трястись, а на душе становится гадко. Говорят, что такие раны лечатся временем, но за четыре года проживания в приемной семье мои лишь покрылись тонкой коркой, чуть задень — и так же больно.

В праздничные дни, когда собирается семья и нам дарят подарки, я вообще не могу оставаться спокойной. После смерти мамы мой папашка не подарил мне ни одной шоколадки даже на восьмое марта, ни цветочка на день рожденья, никаких девичьих радостей типа красивого платья или туфель. Ничего, что могло бы показать мне, что он хорошо ко мне относится…

Мне стоило больших усилий поверить в себя, понять, что я чего-то заслуживаю. И я изо всех сил старалась доказать это Габарашвили своей упорной работой и хорошим поведением. Думаю, доказала, но всё равно внутри меня живет червячок, который периодически вякает: «Недостойна! Рукожопая! Ничего ты не заслуживаешь! Тебя не за что любить!»

В праздники мне тяжелее всего, слишком много паршивых воспоминаний. Поэтому сейчас, как и раньше, в момент, когда папа Авзураг вручает мне коробочку с подарками, я невольно всхлипываю.

— Лизочек! Глазки опять на мокром месте!

Мама Марисоль идет ко мне, прижимает к своей большой груди. Она сама хоть и стройная, но грудь у нее — ого-го.

— Мое ты солнышко, ну поплачь, если хочется…

Она крепко меня обнимает, целует в макушку. Она высокая, с длинными черными кудрями, типичная восточная женщина.

Вроде бы понимаю, я для нее — разменный товар, но ведь и правда по-своему любит, хоть чуть-чуть… Да, она приемная, но другой мамы у меня нет, а поддержки очень хочется. И объятий, и ощущения нужности, тепла, и просто знания, что кто-то о тебе думает.

— А почему сегодня? Ведь еще не Новый год! — спрашивает Рита, пока мы распаковываем подарки.