Хроника событий местного значения (дни «совка») - Игорь Ильич Шарапов

начинал двигаться паровоз с вагонами. Все это Витя делал из картона и бумаги, придумывая систему грузов для движения своих моделей. Он был старше меня, мы подружились. От него я узнал, что его папа — летчик. В Бетелево Витя попал с дедом, художником. Дед рисовал портреты ушедших на войну по фотокарточкам, их приносили женщины села. Еще он писал объявления, их вывешивали на помещении сельсовета. Я видел и его картины с изображениями местной природы. Однажды Витя прибежал ко мне и крикнул:

— Завтра будут убивать Шарика, он взбесился! И к какой-то из ваших девчонок прилетит папа. Самолет сядет на лугу у речки.

Шарик, добрый старый пес, жил в конуре за школьным сараем. Недавно он заболел, из его пасти шла пена, шерсть висела клочьями.

Убивать Шарика позвали одноногого сторожа поля с горохом. Он долго целился в собаку из длинного ружья. Не верилось, что это — всерьез. Но грянул выстрел, и Шарик повалился набок. Мы подошли к нему, и вдруг поняли, что он уже никогда не сможет лаять, бегать — всего от одной дырочки в боку, из которой пролилось немного крови. Это было для нас неожиданным, горьким открытием.

Папа Лены Кузнецовой, наверно — важный военный, прилетел на час. Он побывал в избе, где жила Лена, разговаривая с ним, она плакала. Провожать гостя вышла почти вся деревня. Пилот вызвал общую радость, выстрелив белую ракету перед взлетом. Самолет разогнался по лугу и растаял на фоне садящегося солнца. Витя сказал:

— Это — штурмовик. А мой папа прилетит на истребителе.

Но после этого в Бетелево никто не прилетал.

Однажды к деду Вити пришел человек, его в селе не любили, а мамы подростков боялись и старались не попадаться ему на глаза. Человек этот был лыс, на одной руке черный протез заменял ему кисть. Зимой он был обут в бурки, одет в полушубок, носил серую папаху, летом — зеленую гимнастерку и синие галифе.

Витя рассказал мне, что этот человек пожелал, чтобы дед нарисовал его в форме, с саблей. Жену — рядом, с букетом цветов. Дед Вити неделю ходил к «лысому» рисовать. Потом принес картину, снял с нее тряпку и мрачно сказал:

— Посмотрите вы… У меня получается только так.

Мы долго смотрели на портрет, переглядываясь и не зная, что сказать. Голову «лысого» поддерживала сабля, погоны на гимнастерке висели, как крылья у Кощея Бессмертного, важная улыбка пугала. Его жена держала букетик цветов. Казалось, что они увядают.

Позже Витя рассказал, что за портретом пришли, даже, расплатились. Но у двери «лысый», просверлив деда глазами, прошипел:

— На тебя, гада, пули жалко! Я тебя запомнил…

Как-то я зашел к Череповским. Дед сидел с письмом в руке.

— Написано: «пропал без вести», — сказал он. — Это ничего не значит. Не такой Колька парень, чтобы его какой-то фриц сбил. Прилетит.

И Витя ждал папу.

* * *

Новый 1943 год уже праздновали. Из леса привезли пушистую елку. Мы украсили ее самодельными игрушками. Вожатая Таня сделала из ваты и раскрасила Деда Мороза. Мы разучили пьесу «Теремок», я представлял в ней Петуха и пел. Но самым радостным для нас был приезд кинопередвижки с фильмами «Новый Гулливер» и «Василиса Прекрасная».

Новости приходили в Бетелево с редкими письмами или слухами. Рассказывали, что из поезда, идущего на фронт, сбежали и одичали лошади, что в Антропово видели передвижную газовую камеру, ее придумали фашисты, что немцев отогнали от Москвы, но все еще идут тяжелые бои.

А потом пришло письмо, до слез обрадовавшее маму. Она ходила по комнате и повторяла:

— Папа в Москве! Папа в Москве! Он приедет к нам!

Папа приехал в Бетелево весной. В офицерской форме он выглядел уверенным и сильным. Когда колол дрова, поленья разлетались по двору во все стороны. Я очень гордился папой.

Из разговоров родителей я услышал о его жизни в Ленинграде. Было холодно и голодно. Папа переехал в заводское общежитие из прежде многолюдной квартиры. Она опустела, не отапливалась, при беде, некому было бы помочь. А в небольшой комнатке общежития завода спали на полу вшестером, топили печку «буржуйка». В цехе грелись у металлических бочек, сжигая в них все, что горело. На работе всем выдавали по кусочку хлеба. Папа разрезал его на квадратики, сушил у бочек, в тряпочке держал на груди. Вечером ел эти сухарики, запивая горячей водой. Тепло и тяжесть в животе позволяли заснуть. Особенно трудной была первая блокадная зима. Ели даже столярный клей, его нужно было умело разбавлять водой, чтобы не умереть.

Папа очень ослабел, и однажды по дороге в общежитие упал. Встать сам не мог. С тоской он слышал скрип снега под ногами уходящих людей. Но смог доползти до общежития, там его напоили чаем.

А потом с ним случилось то, что я понял, когда стал уже взрослым. Выдержав жестокие удары врага, наши люди действовали все более решительно и организованно. Все больше танков, самолетов и другой военной техники делали на эвакуированных заводах. И оказалось, что на учете был каждый, труд которого тогда был особенно важен. Папа имел инженерную специальность — «гусеничные машины», его вывезли из блокадного города в Москву и поручили организовать базу ремонта танков. Он рассказал, что в первую неделю никак не мог наесться, просил добавки в столовой, ленинградцам это разрешали.

Письма от папы стали приходить чаще. Он писал, что много работы, положение становится все лучше, и есть надежда, что мы сможем к нему приехать.

* * *

Перед уходом в школу Анна Ивановна поила меня свежим молоком, вечером, угощала чечевичной кашей или овсяным киселем. Я раньше не ел чечевичную кашу, она оказалась вкусной и сытной. Кисель из овса Анна Ивановна долго готовила в большом деревянном корыте. Еще одним лакомством был запеченный на пороге печи репчатый лук.

Мама с работы приходила поздно. Анна Ивановна все время была в хлопотах по дому. Катя уехала от нас куда-то работать в госпитале. Валя читала мне книжку про Робинзона Крузо. Я сидел и думал — как хорошо жить на необитаемом острове. Повезло Робинзону Крузо, при крушении его корабля море выбросило сундук, в котором оказалось все необходимое, чтобы добыть пищу и одеться. На острове было полно растительности и живности и не было никого, кто мешал бы ему заниматься тем, что он хотел.

С каждым месяцем в Бетелево становилось все меньше мужчин, и все больше молодых ребят забирали в армию. Накануне отъезда их везде кормили, поили, им разрешали