Пустые головы - Вадим Молодых

На входе послышались голоса – прибыла специализированная бригада из прокуратуры. Малой, глядя в зеркало, снова, как недавно перед опросом соседей, убедился, что безумная маска вселенского открытия надёжно спрятана в будничном выражении лица, непринуждённо отставил одну ногу, и они вместе с криминалистом встретили прибывшего с прокурорской бригадой судмедэксперта в позах привычной обыденности:

– Привет.

– Здорово. Самострел, говоришь? Ну-ка, ну-ка…

И тот тоже привычно начал священнодействовать по специальности. Малой, переполняемый любопытством (не к диковинному трупу даже, а к реакции на него ещё одного нового исследователя), тем не менее, дал тому время вникнуть в ситуацию, обговорить её с недоумённым уже криминалистом и вышел на минутку из комнаты. Проструился сквозь следственную суету к туалету. Вроде, по нужде. Закрылся и сел на крышку унитаза.

Не имея каких бы то ни было объяснений, интуитивно Антон чувствовал, что происходит – уже произошло! – нечто невообразимо важное. И нужное! Словно бы он, будучи маниакально одержимым учёным, долго носил в себе что-то неизведанное и переполнился-таки открытием, и должен теперь дать ему нужную формулировку и сделать далеко идущие выводы, которые раньше боязливо предполагались только самыми короткими вспышками неконтролируемых мыслишек, обжигавших, будто искры, пугавших ожогами сознание и заставлявших искателя, наяву зажмурившись, отмахиваться от них руками, как от бесовской гордыни… Эти мыслишки накапливались и массово превращались в мысль, ещё не осознаваемую, как будто прячущуюся где-то в отдалённых извилинах и иногда уловимую в моменты своих «коротких перебежек» по воспоминаниям и ощущениям.

И вот, наконец, появился повод для настоящей вспышки, которая ослепила сознание своей яркостью, наплывавшей с каждой секундой всё больше и больше в голову, пока только на животном уровне чувства. Пока – одна эмоция «Вот это да!», причем совершенно безоценочного свойства. Хорошо или плохо – неясно. Да и неважной казалась оценка в отличие от озарения как такового. Оно уже открылось во всей своей безудержной мощи, и только невероятный масштаб его не вмещался пока в понимание, разбалованное до сих пор привычкой осознавать что-то устойчиво мелкое и предсказуемо этапное.

Кровь стучала в висках. Руки тряслись. Поднялся – ноги дрожали в коленках. Потёр руками глаза и лицо. Спустил воду. Вышел. Сразу же столкнулся с весёлым бодрячком опером, предполагавшим благополучное завершение дежурства:

– Что с тобой? У тебя на морде лица нет…

– Д-да, ш-што-то поплохело… Тра-ванулся, похоже…

– Наверное, съел что-нибудь… – подмигнув, дежурно пошутил дежурный опер. – Мы уже сваливаем…

– Угу-м.

И пошёл в комнату открытия. Там в точно такой же позе, как сначала Антон, а потом дежурный криминалист, стоял над трупом судмедэксперт, разве что только отставленная нога притопывала по полу небыстрый ритм. Он даже не повернулся на вошедшего, а не глядя спросил:

– А до нас здесь никто ничего?..

Судмедэксперт даже не договорил, Антон понял по его искусственно обычному тону, что тот боится много говорить – обнаруживать своё недоумение не хочет. Малому это понравилось – третий уже! – стало быть, действительно есть, чему удивляться.

– Да нет… Здесь и не было никого… Мы, как приехали, осмотрели и всё… Вас вызвали… Труп ведь…

– Н-да-а… Труп… Самоубийца, по всем признакам, – медик говорил явно не то, о чём думал.

Участковый видя, что его присутствие уже вовсе необязательно, что он смущает и даже мешает умникам осмысливать их профессиональную неясность, вышел за дверь. Но так, чтобы не только слышать, но и видеть, по возможности, происходящее.

Судмедэксперт повернулся в сторону криминалиста – как раз лицом к Антону. По его скользящему взгляду, по сползшим на переносицу криво сидящим очкам Малой ещё раз удостоверился в справедливости своих переживаний. Медик поправил очки и как будто стряхнул оцепенение, вслух продолжив молчаливый до этого, но понятный обоим разговор:

– А вы знаете, я не удивлён!

И даже кивнул головой, подбадривая сам себя, и улыбнулся.

– Чему? – криминалист театральничал, но врать не умел, или недоумение не позволяло.

– Бросьте! Ведь вы осматривали труп… И не могли не обнаружить…

– Что?

Антон мысленно подбадривал медика: мол, давай, не мямли, скажи это вслух!

– Что, что… Неясности, скажем так…

Судмедэксперт снова отвернулся к покойнику. И задумчиво добавил:

– Необъяснимости…

И мгновенно повернулся обратно и резко наклонил голову к сидящему эксперту:

– Вы потому и уйти хотите побыстрее, молодой человек, что не знаете, как это объяснить. Так ведь?!

Его горячечный тон выдал в нём человека бывалого в своём теперешнем беспокойстве. Опытного… Но только в переживании, а отнюдь не в объяснении – потому и горячился! Однако и такой неполноценный, вроде, опыт обеспечил уже какую-никакую привычку к необъяснимости, и судмедэксперт, высказав новичку издевательскую претензию, мол, «нечего тут дурака включать», сразу же остыл и заметил спокойным теперь тоном:

– Я уже сталкивался с таким… И не раз…

И пауза… Сугубо психологического свойства – чтобы тот, кому она адресована, дозрел в своём нетерпении и сам начал спрашивать. Но спрашивал ли тот – было не видно. А вот Антон спрашивал! Но только в мыслях, умолявших: не тяни, дескать, продолжай.

– Малой! – немую сцену перебил зов из прихожей старшего в дежурной следственно-оперативной группе. – Мы закончили… Если хочешь, подвезём. Спускайся к машине.

Напоследок Антон увидел, как судмедэксперт невольно скорчил издёвку на лице, адресованную криминалисту – теперь в улыбочке, даже поклончик обозначил с пристуком каблуками и жестом, указующим на дверь. И сразу же развёл руки в показном сожалении, мол, что поделаешь – служба есть служба. Он явно пожалел, что невольно выдал себя в своём знании, и теперь был рад прекращенному объяснению. Даже отвернулся демонстративно и опять склонился к трупу. Рандеву на мистическом поприще не состоялось. Шабаш! Честь имею…

Случаются дни богатые на события, а случаются наоборот. Причём оценка дней даётся человеком не в абсолютном, количественном, значении происходящих событий, как это бывает в полицейских сводках происшествий за сутки, а в сугубо относительном – в виде затраченных эмоций. Закончившийся утром вчерашний рабочий день выдался для Малого богатым, как никогда. И в абсолютном плане – участок как с цепи сорвался в плане житейско-конфликтных ситуаций, и в относительном – эмоции, связанные с самоубийством затмили всю суетливую дрянь так, словно её и не было вовсе. Антон даже забыл на время, что сутки уже на ногах…

После суточного бдения всякий нормальный человек думает о сне. И даже обманутый наступившим утром организм привычно бодрствует только до поры – пока не «сообразит», что новый день начат-то без привычного ночного перерыва-забытья, и, по сути, продолжается ещё вчерашний день, только опять сменивший темноту на свет. Организм, будучи не в силах разобраться со сбоем в смене света на тьму и наоборот, начинает-таки требовать своего – привычного чередования сна с явью. Человек должен поспать! Пусть даже с утра…