Наследник Тавриды - Ольга Игоревна Елисеева

— Нужно ознакомить с донесением Иллариона Васильевича. — Бенкендорф вздохнул. — Друг мой, вы осознаете степень собственного риска?

Вечером, когда Воронцовы вернулись во дворец на Английской набережной, их визитировал Николай Тургенев. Породистый молодой человек с приятным лицом, но из-за близко посаженных глаз его взгляд все время уходил в сторону. Казалось, гость избегает смотреть прямо. Когда граф командовал корпусом во Франции, Тургенев служил там по дипломатической части, а вернувшись в Россию, пошел в гору и теперь занимал должность помощника статс-секретаря Государственного совета.

Лиза удалилась к себе, а мужчины остались в кабинете. Графиня не любила Николая. После его посещений у мужа происходило разлитие желчи, и он начинал говорить, как якобинец. Язвительно и зло. Чему удивляться? Государь подписал назначение Воронцова генерал-губернатором, но не отдал приказа отбыть к месту службы. Ждал. Наблюдал. Выдерживал нового наместника на коротком поводке. Это бесило Михаила.

Недавно, по просьбе Тургенева, граф обратился к императору за разрешением создать общество, где помещики могли бы обсуждать способы освобождения крепостных. Александр Павлович высказал массу любезных слов и заверил в своем личном благоволении. Лиза внутренне негодовала.

— Почему эти господа сами не пошли к царю? Они используют тебя.

Михаил морщился. Он не собирался спорить с женой на скользкие темы. Но той все равно казалось, что бывший сослуживец втравливает мужа во что-то опасное. Поэтому, пренебрегая правилами хорошего тона, молодая дама потихоньку пробралась к кабинету. Дверь была полуоткрыта.

— Государь не намерен исполнять принятых на себя обязательств, — слышался из-за нее сухой голос гостя. — Я вообще не понимаю, почему все, имеющие средства, не переселяются из России? Здесь невозможно дышать. Я постарел в Петербурге за два года на сто лет…

— Вы уверены, что в Европе карбонарии не украсят вами фонарь? — с усилием рассмеялся Михаил.

Николай только дернул головой.

— Скоро и здесь не будет проходу от желающих освещать улицы телами аристократов. — Он полез в карман сюртука, явил свету вчетверо сложенный листок и, найдя строки, отчеркнутые ногтем, продекламировал:

«Самовластительный злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу!

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу…»

Граф поперхнулся.

— Что это?

— Стихи. Один поэт. Совсем молодой. У него большие неприятности.

— Не удивляюсь. — Воронцов выхватил листок из рук собеседника и зашвырнул в камин.

— Что толку? Завтра будет новое, — меланхолично отозвался Тургенев. — Государь упустил время, когда все можно было решить мирно.

— Боюсь, что легкость, с которой вы смотрите на подобные вещи, не делает вам чести, — отчеканил хозяин дома. — Как вы себе представляете горы трупов на Невском?

Лиза отошла от двери. Она по-прежнему ничего не понимала и стыдилась своего поведения. Часов около 12-ти гость уехал. Тогда молодая женщина накинула капот и отправилась в кабинет мужа. Михаил неподвижно сидел в кресле, рядом с ним на столике у камина стоял полупустой стакан бренди. Графиня подошла сзади и положила ему руки на плечи.

— Пойдем?

— Я сейчас, — он поцеловал ее в ладонь. — Иди.

Квартира, которую офицеры снимали в доме графа Остермана-Толстого, выходила на Галерную улицу. Две комнаты в нижнем этаже делили между собой адъютант хозяина Иван Лажечников и майор Денисевич, приехавший из Малороссии. Около восьми часов утра постояльцы были отвлечены от своего военного туалета требовательным стуком в дверь. В прихожую вошли три незнакомца, один из которых — худенький молодой человек во фраке — заявил, что у него к майору дело чести. Он метнул на умывавшегося Денисевича огненный взгляд, при этом крылья его арапского носа затрепетали.

— Скажите, сударь, вы ли вчера столь невежливо обошлись со мной в театре? — вопросил штатский. — И готовы ли сегодня дать мне удовлетворение?

Стоявшие за спиной у юноши два кавалергардских поручика, молодца и красавца, довольно заухмылялись, погромыхивая шпорами и саблями.

— Я? — опешил Денисевич. Он был выбрит ровно наполовину и вертел в руках мыльный помазок.

— Вы были вчера в театре? — потребовал ответа вошедший.

Майор кинул.

— Меня помните?

Денисевич сощурился, и на его лице мелькнуло раздражение.

— Вы тот самый наглец, который всем мешал.

— Отлично. Мы уговорились с вами драться.

Удивлению майора не было границ. Он отставил тазик, взял со спинки стула полотенце, скомкал его и снова бросил на стул.

— Я ничего подобного… И с какой стати?

Его замешательство легко было понять. Это в столице власти сквозь пальцы смотрели на дуэль — слишком много знатных шалопаев — а у них, в провинции, живо пустят под суд и поснимают густые эполеты. Чего майору явно не хотелось.

— Да кто вы, черт возьми, такой, что требуете ответа у штаб-офицера?

Один из кавалергардов выдвинулся вперед и пробасил:

— Вам не стыдно будет иметь дело с моим товарищем. Он дворянин старинной фамилии. Пушкин. Мы секунданты.

При звуке этого имени адъютант Лажечников побелел и подался вперед.

— Не с Александром ли Сергеевичем имею честь разговаривать? — выдохнул он.

— Да, — штатский поклонился, по его губам скользнула приветливая улыбка. Против соседа своего «оскорбителя» он ничего не имел. — Ваш товарищ вчера в театре в присутствии многих слушателей осмелился делать мне выговоры.

— Но вы кричали и мешали остальным смотреть оперу, — возмутился Денисевич.

— Я уже не школьник, — холодно отрезал молодой человек. — И теперь пришел решить дело, как полагается.

Лажечников сам пописывал в стол и о знаменитом авторе «Руслана и Людмилы» был наслышан.

— Обождите, господа! — Схватив соседа за руку, он потащил его в другую комнату.

— Вы понимаете, кто это? — обратился адъютант к Денисевичу, как только дверь закрылась. — Это же Пушкин!

Майор хлопал глазами. Как видно, ни «Ноэль», ни ода «Вольность» в малороссийскую глушь не дошли.

— С ним нельзя стреляться, — гневным шепотом просипел Лажечников. — Это наш Байрон.

— Не имею чести знать, — виновато отозвался Денисевич. — Как вы сказали?

— Байрон, Шиллер, Гете в одном лице и по-русски. Хотите стать убийцей Шекспира?

— Все эти господа вздумали со мной дуэлировать? — ужаснулся простак. — Из-за того, что я сделал замечание в театре?

— Вам лучше извиниться, — глубоко вздохнув, сказал Лажечников. — Если вы хотя бы поцарапаете пулей вашего противника, назавтра получите столько вызовов, что домой живым не выберитесь.