Седьмой ключ - Елена Ткач

— Откуда у вас этот портрет? — его голос дрогнул, и она тотчас почувствовала в нем плохо скрываемое волнение.

— А, этот… мужу в наследство достался. — Говоря, она уставилась себе под ноги, старательно изучая крашеные доски пола.

— Мужу? — Сергей глянул на жалкого доходягу Валерия, который маячил в дверях, сомневаясь, идти ли ему восвояси или пока тут остаться… Дух перегара, шедший от него, уж плыл по всей комнате.

— Ты иди, Валера, иди! — Люба привычным усталым жестом огладила ладонями полы халата. Секунду помедлив, муж ее выскользнул в сени.

— Отец его портрет достал как-то по случаю, — уточнила она. — Что, нравится?

— Нравится, — Сергей поднялся с диванчика. — Ну, спасибо вам! Сколько я должен?

— Ох, да что вы! Ничего не должны, что тут? Вы молочко у нас брать не хотите? У нас дешево — по восемь рублей за литр.

— Молочко? — он еще раз взглянул на портрет. — Это можно.

— Сколько вам, литра три?

— Да нет, три мне много — я тут буду один, что с ним делать… Литра в день будет вполне довольно. А давайте по два через день, так вас устроит?

— Отчего ж, почему не устроит? Вы с утра приходите — часиков в десять-одиннадцать, я в это время дома, а потом на огород ухожу. А если в другое время будете приходить — так я вашу баночку вот в это ведро ставить буду. — Она вывела нежданного гостя в сени и указала на синее эмалированное ведро, что стояло среди прочих в углу.

— А водичку я в ведрах меняю — всегда холодная. У нас жирное молоко, хорошее, коровка сильная, молодая, вы не сомневайтесь!

— Вот и спасибо! Давайте я вам вперед заплачу, за месяц.

— Не-не-не, это потом! Вот попьете, поправитесь — тогда и заплатите. Такое у меня правило.

— Ну, как скажете. До свиданья. Так я завтра за молочком приду, а то сейчас мне его некуда…

— А я вам баночку свою дам, а вы ее после вернете. — Люба привычным движением наполнила двухлитровую банку, обтерла тряпочкой, крышкой закрыла. — Пейте на здоровьичко!

— Спасибо, спасибо! Значит, послезавтра приду.

И они распрощались. Сергей Алексеевич аккуратно уложил банку на дно своей полотняной дорожной сумки, вышел за калитку, задвинул щеколду, в последний раз глянул на окошко той комнаты, где находился портрет, и двинулся по дороге.

— Да уж, в наследство достался, как же! — хмыкнул он про себя. — Нет, с этим портретом явно что-то не так… И откуда он здесь? Где ты раньше жила-поживала, душа моя? — вдруг обратился он в мыслях к той девушке. — Где сейчас твои внуки, правнуки и были ль они у тебя?

Он должен был разузнать все о ней. Сергей верил: ничего случайного в жизни нет, каждая встреча для чего-то бывает послана… А эта встреча с девушкой на портрете казалась столь неизмеримо важной, столь выпадающей из обыденности, что он понял — в ней скрыт особенный знак. Некий свыше посланный знак, говорящий: смотри! Жизнь твоя — на краю, она набирает разбег, и не жди, не медли — лети! Обретай крылья! Все в нем ожило, наполнилось волей к жизни, сознанье прояснилось и задышало… Сергей явно увидел две вехи у себя на пути, и первую, такую тревожную, ранящую — призрак упавшего в колодец ребенка.

Он вдруг резко остановился — а может… то был не ребенок! Сережа много слыхал рассказов о кикиморах, домовых, о стихийных духах, которыми полнилась живая природа в языческом сознании наших предков. Он всегда относился к подобному со скептицизмом, с насмешкой интеллигента, отвергающего бабьи сказки. Но этот призрак… Наваждение. Стрелка на карте жизни, предупреждение об опасности…

И второй знак — портрет — зримо явленное на полотне ангельское присутствие. Свидетельство знающего… Этот знак ведет его к светлой цели, но какой? О том он не знал. Но верил: эта дорога в лето изменит что-то в его судьбе. Что-то доброе с ним случится. Что-то сбудется!

Сергей видел перед собой сияющие глаза, лилейный стан, а над образом девы — покров ангельской благодатной защиты. И когда он вступил в лесок за деревней, ощутил вдруг чье-то невидимое присутствие — что-то незримо сопутствовало ему. Сергею почудился шелест крыл — нет, не почудился, он ясно его услыхал. И почему-то перекрестился.

Когда Сергей Алексеевич отлеживался в доме у Любы, наши путницы, Вера и Веточка, уже достигли края деревни. Справа у последнего к краю дома горел высокий костер — жгли мусор, старый хлам, колченогие стулья, поломанные ящики, негодную обувь, какое-то тряпье…

Веточку так и потянуло к костру — в городе не так часто встретишь живой огонь. Подошла, стала всматриваться в языки пламени, а оно трещит, пляшет! Из дома вышел хозяин — здоровенный плечистый детина с рябоватым загорелым лицом. В руках он нес две связки старых журналов, перевязанных бечевкой. В одной связке — журналы «Здоровье», а в другой — какие-то совсем старые, незнакомые, с пожелтевшими от времени страницами. Он швырнул их на землю, рядом с костром.

— Что вы их, жечь хотите? — выговорила осмелевшая Веточка, пытаясь прочесть название старых журналов. Эта связка лежала ближе к огню и корешки их от жара постепенно меняли цвет, коричневея на глазах.

— Старые… — Веточка наклонилась пониже. — «Старые годы»! — прочла она вслух и обернулась к маме. — Мам, жалко как!

— А чего их жалеть, — отозвался хозяин, — только место зря занимают. Этого хлама — как грязи… Невесть сколько на чердаке провалялись — только пыль от них! А читать у нас это старье некому — нам с женой работы невпроворот, пашем тут с утра до ночи. Так что…

Веточка к маме прижалась, глядит, застыла как натянутая струна… И вдруг пташкой к журналам метнулась:

— Лучше отдайте их нам, мы возьмем!

Вера к дочери подошла, руки на плечи ей положила:

— В самом деле, не надо жечь. Если вам они не нужны, мы заберем. Хотите — заплатим.

Она присела на корточки, разглядывая ветхую, поблекшую обложку журнала, лежащего сверху в стопке.

— «Старые годы», тысяча восемьсот девяносто первый год. Ох, да им больше ста лет! Ну что, отдадите?

— Да берите, если не лень тащить! А деньги за что — я их все равно бы в расход пустил… Забирайте, чего там!

Веточка, пискнув от радости, подхватила тяжелую пачку и поскорей оттащила подальше от жадного пламени.

Распрощались с хозяином, за околицу вышли, в лесок пошли. Справа, как и было на плане у них обозначено, потянулись садовые участки за сплошным забором. Тут, не снижая скорости, машина их обогнала — новенькая «вольво», блестевшая как майский жук бронзовик. Пыли-то, пыли — с ног до головы наших путниц окутала, а машина свернула к дачным воротам. Из задней дверцы юркий мальчонка выскочил, прыгнул к воротам, вопит:

— Папа, давай ключи, тут замок! Ура, мы приехали!

Его мама дверцу открыла, ноги в траву свесила — франтиха такая, модными деревянными бусами вся увешана, шляпка на голове из плетеной соломки с букетом цветов — шляпку сняла, обмахивается…