Рассказы - Карла Бисваруповна Саньял

– Ладно… – мрачно отозвался сын.

Ни ему, ни Эмме не нравилось заезжать к больной бабушке. Жила она не очень далеко, тем более у них были велосипеды. Но бабушка была так несносна в своей старости, она беспрерывно говорила что-то бессвязное своим замогильным, скрипучим голосом. У неё дома все было запущенно, нечисто и пахло как-то терпко. Каждый старался увильнуть от обязанности навещать её, но, когда мама заставляла идти, было не отвертеться, только уважительная, на мамин взгляд, причина могла освободить от неприятной обязанности. Но этот день был не таким, поэтому Эрик, не задерживаясь на игру, поехал к бабушке. Открыв дверь своим ключом, он вошёл в дом. Бабушка почти всегда лежала, поэтому Эрик сразу подошёл к её кровати, чтобы там и выложить всё, что у него было в корзинке. Бабушка спала, и он прошёл на кухню, где стоял пустой холодильник, заброшенная плита. На столе и тумбе лежали газеты, в основном старые, давно пожелтевшие.

Он сел и подумал: «Вот это они называют жизнью? Вечно сетовать на положение в стране, бояться что-либо делать из-за того, что не поймут. Господи, мало ли что не поймут, я вот тоже не понимаю, чего это они скандалят, говорят только о деньгах, обвиняют друг друга и считают это важным. Так что вовсе не такие уж они «нормальные», ну, не в глазах каждого, это точно. Любить кого-то из знакомых или книг они считают глупостью и стараются избавиться сами от привязанностей, и другим навязывают привязанность к деньгам».

Он ещё не умел всё своё недовольство выразить правильными словами, обосновать более убедительно, чем словами «я хочу», «мне не нравится». Если бы он рискнул спорить об этом с мамой, то она бы быстро объяснила ему, почему он не прав, да и ещё в таких обидных словах, что у него бы надолго отпала охота высказывать своё мнение вслух. Вообще ему давно уже даже не приходила в голову столь абсурдная мысль, как обсуждать подобные дела с мамой. Эрик не задумывался о причинах, просто чувствовал и знал, что ему легче, когда он более или менее один.

Наконец он встал, посмотрел в окно – за окном был серый день. Уже в коридоре он бросил взгляд на спящую бабушку, и что-то ему показалось странным в её неподвижности. Просто спит… Нет, ну стоит проверить всё же – что-то вроде того без слов пронеслось в его голове, он подошёл к кровати. Бабушкино лицо было страшно искажено, она не отреагировала на прикосновение. Мальчик бросился к телефону, вызвал Скорую помощь. Уже через десять минут врачи забрали пациентку, а в коридоре стояла мама, которой он позвонил следом.

– Эрик, ты молодец, – сухо сказала мама. Её брови были так сдвинуты, что её лицо, казалось, выражало недовольство.

Для него это было необычно и потребовало собранности. Он чувствовал себя молодцом, маленьким героем и хотел признания этого от мамы. Мама же восприняла это, как должное. Скорая уже уехала, Эрик ответил на все вопросы врачей сам. Когда он по дороге в общих чертах рассказал, как всё произошло, мама снова сухо сказала:

– Ты всё правильно сделал.

Дома все были напряжены из-за случившегося. Ему часто говорили, что он невнимателен к семье, но сейчас ему казалось, что к нему самому семья не так уж внимательна. Да и к бабушке тоже. Мама и папа только ссорятся, все разговоры свелись к тому, на кого будет оформлена опека и так далее. Эрик думал, что произошедшее с бабушкой объединит их семью, почему-то ему представлялось, что все начнут чаще спрашивать о личных делах и притом ласковым голосом – примерно такая картина у него возникла в голове, хотя он сам не настолько уж был привязан к бабушке. А громкие споры родителей заставляли обоих детей жалеть о случившемся с бабушкой не по этой собственной причине, а гораздо больше из-за последствий. Эмма, сестра Эрика, поначалу беспокоилась за бабушку, но неприязнь к сложившейся ситуации в семье вытеснили эти первые душевные порывы. Конечно, по привычке она всю злость направляла на брата, родительский пример научил её этому, хотя сама она того и не осознавала.

Эрик сначала бродил по углам, но довольно скоро понял, что его присутствие никому не нужно и ничего не меняет; тогда он вернулся к своей компьютерной игре. Там у него была свобода действий, свобода слова, чувство собственной значимости. Там его ждала Мерида.

Мерида ещё спала, когда Эрик проснулся в их простеньком, наскоро сделанном навесе. Всё осталось в том состоянии, как он оставил. Ветки деревьев покачивались на ветру, солнце клонилось к горизонту, хотя и было достаточно высоко. Он подошёл поближе к Мериде – она была очень красива. Ради одного этого, просто, чтобы смотреть на неё, стоит сюда заходить. Разве в жизни бывают такие люди? Есть красивые девушки, но лучшие из них хотят скрыться в серых одеждах, а те, кто не скрываются, не могут быть друзьями. Идеального мира не бывает, да он и неинтересен, наверное. Этот мир, где они с Меридой живут, тоже далеко не рай, здесь приходится много трудиться и бороться, чтобы найти пропитание, есть борьба, просто нет волокит и административных проблем. Он так же сложен, ведь здесь тоже люди, которые вынуждают бороться с их властолюбием, неуступчивостью, откровенной злобой. Поэтому только те, кто ничего не знает, считают этот мир фикцией. Эрик часто думал, что ведь и в других странах люди живут, и даже цивилизованно, и жизнь иностранцев совершенно другая, отчего она не становится менее сложной и серьёзной. Но окружающим это невозможно было объяснить, они только отмахивались от подобных аргументов, как будто бы это сказки для детей, а не реальность других людей.

Вот так примерно он думал о своей маме и сестре. Отца он даже не пытался посвятить в свои интересы. Маму тоже. Просто она всегда врывалась в личную жизнь детей.

Мерида проснулась минут через десять, они принялись за еду, и Мерида, как всегда, быстро закончила и встала.

– В путь, Эрик!

Сейчас Эрик ещё острее чувствовал контраст между его реальной жизнью и той, которую он проживает здесь. Каждый бой накалял его боевую страсть, он совершал ошибки, набирался опыта, делал выводы. И главное, его чувства были настоящие: злился ли он на кого-то, ненавидел, любил. Здесь он всему этому мог дать волю, в отличие от внешнего мира, где он куда больше ощущал себя бесчувственным роботом. Он давно уже не хотел выходить