Тайна лабиринта. Как была прочитана забытая письменность - Маргалит Фокс

Может быть, микенцы писали на недолговечных материалах вроде пальмовых листьев, древесной коры или пергамента? Вряд ли: появлялось все больше намеков на то, что они использовали твердые материалы. В начале 90-х годов Христос Цунтас, с которым Шлиман работал в Микенах, нашел глиняную амфору, на одной из ручек которой стояло 3 линейных символа. Неподалеку, в гробнице, Цунтас раскопал каменную вазу, на ручке которой было 4–5 символов. В другом месте на материке такие же знаки обнаруживались на черепках.

Три этих линейных знака были найдены на ручке сосуда в материковой Греции. Левый символ встречается и в кносских надписях.

Эти намеки также попадались на Крите. В конце 70-х годов XIX века остатки стены бронзового века были открыты в Кноссе. В начале 80-х годов обнаружили огромный блок, на котором был выбит ряд символов. Их сочли “клеймами мастеров-каменщиков”. Поразительно, что на стене в Кноссе и на микенской амфоре нашелся одинаковый символ –. Эванс утвердился в мысли, что в микенское время в бассейне Эгейского моря письменность все-таки существовала.

Когда Шлиман раскопал Микены, Эвансу было чуть за двадцать, но он уже обладал необходимыми для археолога мирового класса качествами: неутомимостью, бесстрашием, безграничной любознательностью, богатством и близорукостью. К концу 90-х годов, когда Эванс всерьез взялся за решение задачи, он успел посетить далекие страны, сделался признанным экспертом по древним монетам, пожил на Балканах, где стал горячим сторонником славянского национально-освободительного движения, и был назначен хранителем археологического Музея им. Эшмола в Оксфорде. Теперь Эванс решил доказать существование письменности в микенскую эпоху. Знаки, один за другим, вели его на Крит.

Страсть к раскопкам была у Эванса в крови. Его отец, сэр Джон Эванс, владелец бумажных мануфактур, также был страстным любителем геологии, археологии и нумизматики. Джон Эванс, “Эванс Великий”, “помог заложить основы современной геологии, палеонтологии, антропологии и археологии, несмотря на то, что мог посвящать этим занятиям лишь воскресные и праздничные дни”, пишет Сильвия Л. Горвиц.

Артур Джон Эванс, родившийся 8 июля 1851 года, был старшим из пяти детей Джона и Хэрриет Эванс. Он рос в Хартфордшире, в большом доме, наполненном окаменелостями, доисторическими каменными орудиями, наконечниками стрел, римскими монетами и древней керамикой – всем, чему отец посвящал свой досуг. Артур был спокойным и любознательным мальчиком. Он мог часами изучать старинные монеты, хотя и не был “книжным червем”. (И, поскольку Артур к 6 годам не освоил латинскую грамматику, как его отец, бабушка с отцовской стороны поделилась с Хэрриет опасениями, что ребенок “туповат”.)

В первый день 1858 года (Артуру тогда было шесть с половиной) Хэрриет Эванс умерла родами. Джоан Эванс, сводная сестра будущего археолога, упомянула в биографии Эванса “Время и случай”, что “Джон Эванс записал в дневнике жены, что [дети], казалось, не почувствовали ее ухода. Более 70 лет спустя Артур Эванс поставил свое возмущенное «нет» на полях”. В следующем году Джон Эванс женился на кузине Фанни Фелпс, которая, судя по всему, стала любящей матерью для детей Хэрриет.

В школе Хэрроу Артур выигрывал конкурсы по естественной истории, современным языкам и сочинению греческих эпиграмм. В Оксфорде он изучал историю и в 1874 году получил диплом с отличием. В возрасте 21 года, еще студентом, он опубликовал свою первую научную статью “О кладе монет, найденном в Оксфорде, с присовокуплением замечаний о монетном деле при первых трех Эдуардах”. Это была первая вылазка Эванса в область, где его отец считался знаменитостью. (Благодаря этой работе Артур стал известен как “малый Эванс, сын Эванса Великого”, – характеристика, несомненно, оскорбительная.) После Оксфорда Артур учился в Германии, а далее отправился на Балканы. Этот регион очень интересовал его. Эванс проведет там почти 10 лет.

В то время Балканы находились под властью Османской империи, и славянские народы стремились сбросить турецкое иго. Эванс стал убежденным борцом за самоопределение славян. Он напечатал в “Манчестер гардиан” серию страстных репортажей о героях славянского сопротивления. Сделав своей штаб-квартирой город Рагузу (ныне хорватский Дубровник), Эванс предпринял путешествия (пешком, на лошадях и на пароходе) в отдаленные уголки Сербии, Боснии и Герцеговины. Он расследовал бесчинства турок в отдаленных деревнях, переправлялся через ледяные реки и взбирался по скалам, чтобы встретиться со свирепыми турецкими начальниками в штабах на вершинах гор. Иногда Эванс даже попадал в тюрьму, но все это не особенно его беспокоило.

В 1876 году, когда Эвансу было 25 лет, он опубликовал первую из двух своих книг о Балканах. Ее заглавие – “Пешком по Боснии и Герцеговине во время восстания в августе и сентябре 1875 года; с приложением исторического очерка о Боснии, а также рассуждения о хорватах, славонцах и древней республике Рагуза” – не оставляет сомнений в масштабности предприятия. Обстоятельства путешествия взволновали даже самого хладнокровного читателя. “Думай, куда едешь!” – напутствовал в 1877 году Эванса, прочитав его книгу, сорвиголова Ричард Фрэнсис Бертон.

В сентябре 1878 года Артур Эванс женился. Невысокая, внешне ничем не примечательная, но с живым умом, Маргарет Фримен была на три года старше. Ее отца, историка Эдварда Аугустуса Фримена, сегодня помнят прежде всего за его приверженность теории расового превосходства арийцев. После свадьбы Эванс забрал Маргарет в любимую Рагузу, где они сняли дом в Старом городе, у моря. Эванс подписал договор об аренде сроком на 21 год, чем привел отца в ужас.

Но Эванс не задержался там надолго. В 1882 году, когда регион оказался под контролем Австро-Венгерской империи, он был арестован за политическую деятельность. В местной тюрьме Эванс провел семь недель, после чего австрийские власти выслали его из Рагузы. В 1884 году Эванс был назначен на должность хранителя Музея им. Эшмола, и пара переехала в Оксфорд.

К тому времени Эванс стал крупномасштабным воплощением викторианской эпохи… точнее, мелкомасштабным. Имея рост едва ли полтора метра, Эванс испытывал обычную для своей эпохи жажду знания, разделял большинство ее страстей и многие ее предрассудки. Глубоко интересуясь культурой далеких земель и народов, он тем не менее ощетинился, когда боснийские крестьяне назвали его своим “братом”. Эванс, защитник угнетенных, вспыхнул: “Я предпочитаю не выслушивать от каждого встреченного варвара сентенцию, что он человек и брат. Я верю в существование низших рас и хотел бы их истребления”. (Правда, далее Эванс смягчается: “Но… легко заметить, что люди, чувство собственного достоинства которых растаптывалось много веков, ценят дух демократии”.)

Несмотря на невеликий рост, выглядел Эванс всегда представительно: в костюме, галстуке, жилете, шляпе и со здоровенной тростью. С детства Эванс был отчаянно близорук. По словам Джоан Эванс, “он отказывался носить очки… Кроме того, он страдал от сильнейшей куриной слепоты, так что зимой в Хэрроу во второй половине дня он нуждался в дружеском сопровождении по дороге в школу и обратно”.