Мифы Древней Греции - Роберт Ранке Грейвс

Эллинское нашествие в начале второго тысячелетия до н.э., обычно называемое эолийским или ионийским, вероятнее всего, было менее разрушительным, чем более поздние нашествия ахейцев и дорийцев. Небольшие вооруженные группы пастухов, поклонявшихся арийской триаде богов — Индре, Митре и Варуне, — преодолели естественную преграду в виде Офрийской горной цепи и относительно мирно смешались с доэллинским населением Фессалии и центральной Греции. Они были приняты как дети местной богини и давали ей из своей среды царей-жрецов. Так мужская военная аристократия оказалась примиренной с женской теократией, причем не только в Греции, но и на Крите, где также возникли эллинские поселения, через которые впоследствии критская цивилизация была экспортирована в Афины и на Пелопоннес. К определенному времени на греческом языке уже говорило все побережье Эгейского моря, а во времена Геродота только один оракул вещал на доэллинском языке (Геродот VIII. 134—135). Царь считался наместником Зевса, Посейдона или Аполлона и звался одним из их многочисленных имен. Но, несмотря на это, даже Зевс в течение нескольких столетий оставался всего лишь полубогом, а не бессмертным олимпийским божеством. Все наиболее древние мифы, повествующие о том, как боги соблазняли нимф, говорят, очевидно, о браках между эллинскими вождями и местными жрицами богини луны, чему всячески препятствовала Гера, т.е. консервативное религиозное чувство.

Когда кратковременность царского правления превратилась в помеху, было решено продлить тринадцатимесячный год и перейти к счету по «великим годам», состоящим из ста лунных месяцев, что давало почти точное совпадение солнечного и лунного календарей. Но поскольку поля и хлеба требовали оплодотворения, царь соглашался ежегодно переживать фиктивную смерть, передавая на один день — интеркалярий[18], находящийся как бы вне священного звездного года, — всю власть своему заместителю — мальчику-царю, или interrex'у[19], который умирал на закате этого дня, а кровь его использовалась в церемонии окропления. Теперь царь-жрец либо правил в течение всего «великого» года, имея «таниста» в качестве своего помощника, либо оба правили попеременно через год. Иногда царица разрешала им делить свое царство между собой и править одновременно. Во многих культовых вопросах царь подменял царицу. Он носил ее одежды, накладывал фиктивные груди, брал на время ее лунный топор, являвшийся символом власти, и даже перенял от нее магическое искусство вызывания дождя. Его ритуальная смерть принимала различные формы: его разрывали на части разъяренные женщины, пронзали разящим копьем, рубили топором, кололи в пятку отравленной стрелой, сжигали на костре, топили в озере, сбрасывали с обрыва или делали его жертвой подстроенного крушения колесницы. Единственное, чего он не смел, это избежать смерти. Когда на жертвенном алтаре мальчиков стали заменять животными, а конец даже более длительного правления перестал означать для царя смерть, наступил новый этап. Разделив царство на три части и отдав по части каждому из своих преемников, он мог править в течение еще одного срока. Объяснить это можно тем, что было найдено более точное совпадение между лунным и солнечным календарями, а именно: девятнадцать лет и семь месяцев. «Великий» год превращается в «большой великий» год.

На всех этих последовательных этапах, нашедших отражение в мифах, царь-жрец приобретал свое привилегированное положение благодаря браку с племенной нимфой, которой становилась победительница в беге среди женщин царского дома или младшая дочь младшей ветви, достигшая брачного возраста. Наследование трона оставалось матрилинейным (теоретически такая практика существовала даже в Египте), а царь-жрец и его «танист» поэтому всегда выбирались из числа мужчин, не принадлежавших женскому царскому дому. Так продолжалось до тех пор, пока царь не решался совершить инцест со своей наследной дочерью и тем самым вновь получал право на трон.

Многочисленные нашествия ахейцев в XIII в. до н.э. значительно ослабили матрилинейную традицию. Вероятно, в это время царь стал пожизненным правителем, а когда в конце II тысячелетия пришли дорийцы, патриархальное правление уже было общепринятым. Принц больше не покидал отцовского дома, чтобы жениться на чужой принцессе; она сама приходила к нему. Именно так Одиссей заставил поступить Пенелопу. Генеалогия стала патрилинейной, хотя рассказанная Псевдо-Геродотом в «Жизнеописании Гомера»[20] самосская история показывает, что еще какое-то время после возникновения Апаторий[21], т.е. празднества мужского родства, заменившего аналогичный праздник женского родства, существовала практика жертвоприношений матери-богине, при которых мужчины не имели права присутствовать.

Знакомая олимпийская система возникла как компромисс между эллинскими и доэллинскими представлениями: появилось божественное семейство из шести богов и шести богинь, возглавляемых Зевсом и Герой в качестве соправителей и образующих совет богов вавилонского типа. Однако после восстания доэллинского населения[22], фигурирующего в «Илиаде» как заговор против Зевса, Гера оказалась в подчиненном положении, Афина полностью признала над собой отцовскую волю, и, наконец, Дионис обеспечил мужское большинство в совете, заменив там Гестию. Хотя богини остались в меньшинстве, их полного изгнания, как, например, в Иерусалиме, не произошло, — ведь известные поэты Гомер и Гесиод «разделили между ними [богами] почести и круг деятельности и описали их образы» (Геродот II. 53), от которых не так-то легко избавиться. Более того, хотя система, при которой все женщины царской крови держались вместе под контролем царя, чтобы тем самым не дать возможности чужаку овладеть матрилинейным троном, была принята в Риме с возникновением института весталок и в Палестине, когда царь Давид создал царский гарем, она никогда не достигла Греции. Установление патриархата завершает период собственно мифа. За ним следует период исторической легенды, которая рассматривается в свете исторической практики.

Жизнь таких персонажей, как Геракл, Дедал, Тиресий или Финей, длится несколько поколений, поскольку это не имена конкретных персонажей, а их названия[23]. Тем не менее, хотя мифы и плохо согласуются с хронологией, они не лишены практического смысла, подчеркивая определенную черту традиции, каким бы искаженным ни оказалось ее значение в пересказе. Возьмем, например, странную историю со сном Эака, в котором муравьи падали с дуба-оракула, превращались в людей и заселяли остров Эгину, обезлюдевший по воле Геры. Здесь основными моментами, представляющими интерес, являются: тот факт, что дуб вырос из желудя, взятого в городе Додона, что муравьи были фессалийскими муравьями и что Эак приходился внуком богу реки Асоп. Вместе взятые, эти элементы представляют собой краткую историю переселения людей в Эгину в конце II тысячелетия до н.э.