Тайна леди Одли - Мэри Элизабет Брэддон

— Вот и все, — сказала она. — Конец моей зависимости, конец тяжкой, нудной работе, конец унижениям. Все, что было в моей прошлой жизни, исчезло. Все, что может рассказать, кто я такая и откуда, похоронено и забыто. Все кроме этого, кроме вот этого.

Она сняла черную ленточку и взглянула на то, что было на ней: не медальон, не миниатюра и не крестик — это было кольцо, завернутое в продолговатый клочок бумаги, покрытый печатными и письменными буквами, пожелтевший от времени и измятый многочисленными сгибами.

Он бросил в воду недокуренную сигару и, облокотившись о фальшборт, задумчиво взглянул на волны.

— Голубая, зеленая, опаловая, — сказал он. — Опаловая, голубая, зеленая… Скука смертная! Все бы ничего, но три месяца такой жизни — это слишком долго, особенно когда…

Он оборвал фразу. Похоже, на самой ее середине ему пришла в голову мысль, которая унесла его за тысячу миль отсюда.

— Бедная девочка, то-то она обрадуется! — пробормотал он, открывая ящик для сигар и с отсутствующим видом рассматривая его содержимое. — То-то обрадуется, то-то удивится! Бедная девочка! Ведь прошло три с половиной года: то-то удивится!

Это был молодой человек лет двадцати пяти. Смуглое лицо, бронзовое от загара, красивые карие глаза, в которых играла женственная улыбка, искрившаяся из-под черных ресниц, густая борода и усы, закрывавшие всю нижнюю часть лица. Он был высок, атлетического телосложения, в просторном сером пиджаке и фетровой шляпе, беззаботно нахлобученной на копну черных волос. Звали его Джордж Толбойз, и был он пассажиром из кормовой каюты «Аргуса», доброго судна, следовавшего на всех парусах из Сиднея в Ливерпуль с грузом австралийской шерсти.

Вместе с ним кормовую каюту занимали еще несколько пассажиров первого класса. Пожилой торговец шерстью, сколотивший состояние в колонии, возвращался с женой и дочерьми; тридцатипятилетняя гувернантка ехала домой, чтобы выйти замуж за того, с кем была помолвлена уже целых пятнадцать лет; сентиментальная дочь богатого австралийского виноторговца направлялась в Англию, чтобы завершить образование.

Джордж Толбойз был на судне главным заводилой и душой компании. Никто не знал, кто он, чем занимается и откуда следует, но нравился он всем и каждому. Толбойз сидел во главе обеденного стола рядом с капитаном, помогая ему воздавать должное искусству судового повара. Он открывал бутылки с шампанским и пил со всеми, кто подворачивался под руку. Он рассказывал забавные истории, и сам при этом смеялся так заразительно, что нужна была железная выдержка, чтобы не покатиться со смеху вместе с ним. Он бесподобно играл в «спекуляцию» и «двадцать одно», завладевая всеобщим вниманием настолько, что, пронесись в эти минуты ураган — никто бы и ухом не повел.

Живость мистера Толбойза создала у окружающих несколько преувеличенное представление о его учености.

Бледная гувернантка пыталась завести с ним разговор о последних новинках литературы, но Джордж лишь несколько раз дернул себя за бороду, промолвив: «О да!» и «Еще бы, конечно!».

Сентиментальная молодая леди — та, что собиралась завершить образование, — заговорила было с ним о Шелли и Байроне, но Джордж Толбойз просто рассмеялся ей в лицо.

Торговец шерстью хотел втянуть его в политическую дискуссию, но оказалось, что в вопросах политики Джордж невинен, как младенец.

Кончилось тем, что его оставили в покое, дав возможность жить так, как ему заблагорассудится: курить сигары, болтать с матросами, глазеть на воду и нравиться людям таким, каким он был на самом деле.

Но когда до Англии оставалось недели две ходу, Джордж Толбойз — это заметили все — резко изменился. Он стал беспокойным и суетливым, порою казался таким веселым, что каюта звенела от его хохота, порою был задумчивым и мрачным. Уж каким любимчиком он ни был у матросов, однако и они начали сердиться, выслушивая его бесконечные вопросы об одном и том же. Когда будем в Англии? Через десять дней? Через одиннадцать? Двенадцать? Тринадцать? Ветер попутный? Какая скорость у судна, сколько узлов? А однажды неведомая сила выгнала его на палубу, где он устроил скандал, обозвав «Аргус» старым корытом, а его владельцев — прохвостами, обманом добывающими себе клиентов, давая заведомо ложную рекламу. «Аргус» не выдерживает график! На «Аргусе» впору не людей перевозить, а скотину! Вот-вот, пусть перевозит проклятую шерсть! Пусть она сгниет по дороге, и вообще, пропади все пропадом!

Долго еще бушевал Джордж Толбойз в тот августовский вечер на палубе «Аргуса», и матросы, чтобы успокоить его, сказали, что придется подождать десять дней, прежде чем английский берег покажется на горизонте.

— Да я готов доплыть до него хоть в яичной скорлупе! — в сердцах воскликнул Толбойз.

Пассажиры кормовой каюты — все, кроме бледной гувернантки, — посмеялись над его нетерпением, а гувернантка, глядя на молодого человека, лишь сочувственно вздохнула: ей и самой в эти дни было не по себе.

Вечером она вышла из каюты на палубу и тихо подошла к Джорджу, встала рядом и, как и он, устремила взгляд на запад, на блекнущий пурпур заката.

Она была спокойна, сдержанна и немногословна, редко принимала участие в развлечениях, никогда не смеялась, но — крайности, как известно, сходятся — крепко подружилась с Джорджем Толбойзом во время путешествия.

— Вам моя сигара не мешает, мисс Морли? — спросил молодой человек, вынимая сигару изо рта.

— Нет, вовсе нет. Пожалуйста, продолжайте курить. Я вышла всего на несколько минут, только чтобы взглянуть на закат. Какой чудесный вечер!

— О да, чудесный, — отозвался Толбойз, и в его тоне снова прозвучало уже знакомое нетерпение. — Чудесный, но какой долгий! Боже, какой долгий!

— Да, — согласилась мисс Морли и вздохнула. — А вы хотели бы, чтобы время бежало быстрее?

— Еще как хотел бы! А вы разве нет?

— Я, пожалуй, нет.

— Но неужели у вас в Англии нет никого, кто бы любил вас? Неужели никто из тех, кого любите вы, не ждет вашего приезда?

— Хотелось бы надеяться на это, — печально ответила мисс Морли.

Некоторое время они молчали. Джордж курил, торопливо стряхивая пепел, и казалось, будто он и впрямь убежден, что внутреннее беспокойство, не оставлявшее его ни на минуту, может ускорить движение судна. Мисс Морли глядела вдаль покрасневшими глазами, уставшими от чтения книг с мелким шрифтом и вышивания, глазами, покрасневшими от слез, втайне пролитых одинокими ночами.

— Взгляните-ка, — нарушил молчание Джордж Толбойз, — нарождается новый месяц.

Она посмотрела на бледный лунный серп, и лицо ее в эту минуту было почти таким же тусклым и бесцветным.

— А ведь мы впервые заметили его. Жаль! — сказал Джордж.

— Стоит ли об этом жалеть?

— Да, мне жаль, что мы идем так медленно, — отозвался Джордж, и эти невпопад сказанные слова лишний раз показали, в каком он теперь состоянии.