Письма мертвецов - Эрл Стенли Гарднер

— Безответственная дурочка! — бушевал я. —Неужели тебе все равно? Неужели ты настолько не уважаешь свою семью, свой дом,в конце концов саму себя, что приглашаешь в дом мошенников и знакомишь их сосвоим отцом? Ты что, не понимаешь: его поднимут на смех, если узнают, что онпригласил в гости Эда Дженкинса?Ты что, не понимаешь: из-за этого может рухнутьего карьера? Полгорода будет считать, что за взятку он согласился сделать мнехорошую репутацию. Если у тебя ко мне какое-то дело, то давай выкладывай. Нопостарайся уж оградить от неприятностей свой дом и доброе имя своего отца.

Она даже бровью не повела, а только стояла на цыпочках, и еемалиновые губки были всего в паре дюймов от моего лица.

— Черт возьми, Эд! До чего же ты милый, когдасердишься! Сразу кажешься большим и сильным, и такое впечатление, что ты ниперед чем не остановишься. А хочешь, я познакомлю тебя с мамой?

Я отрицательно покачал головой.

— Нет. Я ухожу, и в четверг меня не будет навечеринке, — сказал я, направляясь к выходу.

Она подала мне шляпу, открыла дверь и, как резиновый мячик,запрыгала вниз по ступенькам.

— Не надо так спешить, Эд. Не забывай, что мнепредстоит везти тебя домой. Я вытащила тебя из дома, значит, должна отвезтиобратно. Ручаюсь, у тебя нет с собой бешеных денег, а я не хочу, чтобы ты шестьнедель добирался до дома пешком. Не хочу, чтобы мой лучший рекорд был побит.

Я кипел от негодования, но вдруг краем глаза заметил, что втени раскидистого дерева, росшего на противоположной стороне улицы, кто-топрячется. В свете ярких уличных огней тени еще больше сгущались, и я не могразглядеть, кто это, но супя по тому, как он поспешил зарыться поглубже в тень,ему нужен был я.

Внезапно меня осенила догадка. Девчонка принадлежит к числуэтих современных бессердечных штучек, которых интересуют только джаз и деньги.Старик давно махнул на нее рукой, и она спуталась с шантажистом, работает нанего, а выручку они делят пополам. Если бы им удалось доказать, что ЭдДженкинс, мошенник международного класса, провел вечер в доме Джона СтонтонаЛамберта, то кое-кому пришлось бы раскошелиться, чтобы дело не всплыло наповерхность. Идея кажется дикой, но в последнее время это далеко не первыйслучай, когда родителей шантажирует собственное чадо… И все-таки это никак невписывалось в картину. Если глупая девчонка думает, что человекообразныйосьминог намерен делиться с ней, то ей очень скоро придется убедиться вобратном. Он сначала использует ее, а потом предложит убратьсяподобру-поздорову.

— Ну пошли же, Эд. О чем ты задумался? — В ееголосе звучала издевка. — Да не забивайся на край сиденья: не бойся меня!Если мужчина изображает из себя злодея, эдакого погубителя маленьких девочек,демонстративно кладущего ключ от квартиры к себе в карман, да еще с этим жуткимвыражением на лице типа «теперь ты в моей власти, детка», то он не станетвжиматься в дверцу.

Да, тут было что-то не то. Я посмотрел в эти искрящиесяозорные глаза, на эти полураскрытые малиновые губы, на этот смеющийся рот изаметил кроме этого что-то еще — какое-то скрытое волнение, затаившееся вглубине глаз. Не страх, нет, а какое-то беспокойство, нечто подобное томуотчаянию, какое, как мне кажется, ощущает преступник, которого ведут наэлектрический стул.

Позади нас пристроилась машина, осветив фарами наше заднеестекло.

— До чего же он славный, мой папочка. Все-то ему долампочки! — насмешливо проговорила она.

При этих словах я поцеловал ее. Ее ответный поцелуй былпродолжительным и трепещущим, но не страстным. Это был, скорее, поцелуйребенка, который боится остаться один в темноте, хотя чувствовалась в нем такжеи опытность зрелой женщины.

Она свернула на обочину и быстрым движением руки крутануларуль. Машина, ехавшая за нами, тоже остановилась, и на водительском месте ямельком заметил огромную фигуру, неподвижной, инертной массой расплывшуюся насиденье, в то время как длинные, беспокойные руки цепко обхватили рулевоеколесо. Машиной управлял человекообразный осьминог, я узнал его, хотя он и неповорачивал головы.

— Ну, началось! — воскликнула девушка, проведя погубам тыльной стороной ладони. — Мой папочка, которому обычно все долампочки, наконец-то ожил.

Я рассмеялся. Передо мной было не невинное дитя, ставшеежертвой заговора, а вполне современная девица, обладающая живым, подвижным умоми знанием жизни, которая обдуманно, со знанием дела, вступает в игру с огнем,пытаясь вовлечь Эда Дженкинса в опасную для жизни ситуацию. Что ж, пустьпопробует, не буду ей мешать.

Она свернула на обочину и остановила машину:

— Эд, ты, может быть, первоклассный мошенник, ноцеловаться совсем не умеешь. В этом деле ты полный осел. Если описать, как тыцелуешься, получится целый трактат. Ну иди ко мне. Мамочка преподаст тебе урок.

Минут пять спустя она снова завела машину.

— Нет, какой же все-таки чудак мой папаша! —сказала она, обращаясь то ли к себе, то ли ко мне.

Рядом снова послышалось гудение мотора, и огромныйавтомобиль с человекообразным осьминогом за рулем прошмыгнул мимо нас. Я несомневался, что на этот раз она узнала его. Рот ее слегка дернулся, и, хотя онане повернула головы, глаза ее были устремлены вслед проезжавшей машине.

Несколько минут мы ехали молча. Теплая ночь, близостьтонкого девичьего тела, яркие звезды на небе — все располагало к задумчивости.Я украдкой посмотрел ей в лицо, она наклонилась к приборному щитку, чтобывыключить освещение, и. когда на мгновение глаза ее попали в круг света, яувидел, что в них блеснула влага. Слезы бежали по ее щекам, она крутанула рульи украдкой смахнула их.

— Проклятые сопли! — проговорила она как бы междупрочим.

Возле дверей моего дома она еще раз, на прощанье, поцеловаламеня и бросилась в мои объятия — комочек дрожащей трепещущей женственности,потом снова поцеловала, распахнула дверцу машины, похлопала меня по плечу иглубоко вздохнула — вздох этот походил скорее на всхлипывание.

Идя к дому, я вдруг почувствовал себя таким старым послеэтого всплеска юных эмоций, контрастирующего с моим спокойным, уравновешенным,философским отношением к жизни. Я снова подумал об этой девушке, еще оченьмолодой, но уже искушенной в житейских делах, включившейся в какую-то крупнуюигру, где ставкой было нечто большее, чем может поставить молодая девушка,вспомнил, как она старалась привлечь меня своими жаркими поцелуями и тайкомвытирала слезы, вспомнил, что ее неотступно преследует король шантажа — человекообразныйосьминог, а дома ждет согбенный родитель с усталыми глазами… Нет, это ужслишком. Кажется, меня начало засасывать в водоворот, и я инстинктивнобарахтался, чтобы выплыть на медленное течение. Закружившись снова в вихресобытий и переживаний, я рискую потерять внутреннее равновесие. Жизнь вКалифорнии расслабила и размягчила меня, теперь я, как все законопослушныеграждане, искал спокойного упорядоченного существования. И вот сейчас я принялрешение: хватит цепляться и дрожать за собственную безопасность, я снова будупоступать, как хочу, и снова вступлю в единоборство с законом.И пусть меняпоймают, если смогут.