Азарт - Максим Кантор

– Как это – палубу положить? – Жена моя была женщиной терпеливой, выросла в небогатой семье, но, согласитесь, палуба на корабле – это минимальное, что можно потребовать от круиза.

– Сгнила палуба. То есть не везде. Кое-где доски остались. Ходить можно, – успокоил нас Август, – но под ноги смотреть надо. Дыр много.

– Не потонем? – спросила жена.

– Так мы же к верфи пришвартованы. Пока канаты не перерубим, от верфи никуда не денемся.

– Когда корабль списали? – спросил я.

Август сказал:

– Семьдесят лет назад.

– В семнадцатом году? Ровесник революции? – Шутка не удалась; никто не засмеялся.

– Корабль принимал участие в боях Первой мировой, – сказал Август; видимо, ему часто приходилось рассказывать о приобретении, и он устал повторять. – После войны корабль списали. Пробоина. Машина сломана. Корабль не на ходу. Но это же дом! Понимаешь? Корабль – это большой дом. Гораздо больше, чем однокомнатная квартира.

Саша сказала:

– Август всю жизнь мечтал построить дом для всех своих друзей. Набьемся, как кильки в банку – будет тепло.

– Вместе легче, – сказал Август.

– Когда мы познакомились, он ходил по питерским коммунальным квартирам и убеждал людей не разъезжаться, – сообщила Саша. – Ты же знаешь, каждый мечтает из коммуналки уехать. Отдельную конуру люди ищут. А мой Август жильцам коммуналки доказывал: вы одна семья… Его чуть не линчевали.

– Корабль – даже лучше, чем дом, – сказал Август. – Можно идти по рекам и собирать всех, кому плохо живется.

– Зачем? – спросила жена. На круиз совсем не было похоже. Какой это круиз – бомжей собирать?

– Как – зачем? Рабочие на корабле нужны, – сказал Август моей жене. – Корабль без рабочих не починишь. Кто палубу стелить будет?

– Август коммуну хочет: чтобы все работали, а он денег не платил. – Саша засмеялась.

– Коммуна – это государство в миниатюре, только без полиции и налогов. – сказал Август, – Вот, допустим, ты – художник, а я – капитан…

– А мы капитанские дочки, – сказали хором Алина и Полина.

– Саша – повар. А ты, – это он моей жене сообщил, – будешь белье стирать.

– Спасибо, – сказал моя жена, – нашли мне занятие.

– Пожалуйста, если не нравится, то я буду стирать белье, а ты будешь капитаном, – сказал Август примирительно. – Важно найти механика, чтобы машину починил. Сварщиков позовем. Плотников. Пару моряков тоже надо. У нас в порту полно безработных моряков.

– Еще маляр нужен, – сказала Саша.

– Я художник, – уточнил я на всякий случай, – а не маляр. И краски у меня другие.

– Но тоже кисточкой работаете? Значит, в принципе умеете красить?

– Я картины пишу, – сухо сказал я.

– Всякий что-нибудь умеет, – примирил нас Август. – Даем человеку крышу и еду – а он работает. Вот механика найдем, и механик машину починит.

– А можно починить? – спросила жена. – Железо, наверное, проржавело.

– Сто лет назад отличные машины строили. Может быть, какую деталь и заменим… покупать придется… Художники и музыканты нужны – чтобы зарабатывать деньги. Будем давать концерты и картинами торговать.

Наконец я понял свою роль. Август собирал очередной велосипед, только на этот раз очень большой.

Он приглашал разных людей и свинчивал из бродяг и странников цельное сообщество. Если длить сравнение с велосипедом, то мне в этой конструкции отводилась роль левой педали или велосипедного звонка.

– Пошли в порт, – сказал Август, – посмотрим на корабль. И чемоданы захватим, там для вас каюта приготовлена.

– Каюта? – спросила моя жена. Интонацию вопроса передать затрудняюсь.

– Отличная каюта, вам понравится.

В порт отправились всей компанией.

На узкой лестнице возникла суета: сын чуть не упал с крутых ступенек, но Август поймал его за шиворот, порвав детское пальто. Польское пальто было куплено перед отъездом – то была ощутимая трата. Жена промолчала, но я перехватил ее отчаянный взгляд.

– Зашью, – сквозь зубы прошептала жена, – нитки у меня есть.

Мы начинали привыкать к ударам судьбы – а как иначе, если ты в походе? Как обходились со своей рваниной матросы с кораблей Васко да Гамы, как доставалось пиратам Моргана? Полагаете, у пиратов тельняшки не рвались? Еще как рвались. И что с того, что наш корабль стоял на приколе – жизнь матроса тяжела и в порту.

И я это в полной мере осознал, подхватив наши чемоданы.

Помню, Саша предложила мне не надрываться, волоча чемоданы по лестнице, а столкнуть багаж вниз по ступеням, будет проще и быстрее; но я отказался. Надо сказать, предложение я оценил: мне дали понять, что в дальнейшем будет несладко и следует беречь силы. Тем не менее я отказался и потащил баулы вниз. Принято считать, что спускаться легче, чем подниматься, – это верно, но нести чемоданы вниз и вверх по амстердамским лестницам одинаково тяжело. Там и без чемоданов непросто. Однако я их донес. Зачем, спрашивается, было до того тащить чемоданы наверх? Зачем было набивать их бессмысленной поклажей? Но терпение, терпение! – нельзя волноваться по пустякам.

На улице Август поехал вперед, а мы ковыляли за его велосипедом по лужам – но, сжалившись над нами, Август слез с седла и привязал наши чемоданы к раме. В карманах у капитана Августа было много всякой всячины – потом я в этом не раз убеждался, – он достал моток веревки и прикрутил поклажу.

– Караван беженцев, – сказал Август. – Поход через пустыню Египетскую.

Все-таки он был воспитанник иезуитов, и речь его, как и его карманы, была напичкана разными странностями и прихотливыми загогулинами.

Египетскую пустыню амстердамская слякоть не напоминала ничем – слишком мокро. Я сообщил об этом Августу.

– А может, уже эта, как ее, манна небесная полилась? – предположил капитан.

Через минуту веревки лопнули, чемоданы наши упали в лужу – я ждал теперь любого подвоха в любой момент и уже ничему не удивлялся.

– Подвели веревки, – сообщил Август. – Сгнили давно.

– Как это: веревки сгнили?

– В порту беру, на старом складе – там разное барахло еще с войны лежит. Иногда хорошие вещи находим. А вот веревки – подвели.

– А зачем же их брать? – изумился я, и мысль о корабле, болезненная мысль о дырявой посудине, на которой нам предстояло ночевать, пришла в голову и уже не уходила.

– Как – зачем брать? – не понял вопрос Август. – Это отличные веревки. Просто гнилые.

– Пойдем скорее, – сказала моя жена, – дети простудятся. – И добавила (помню, вопрос прозвучал столь дико, что на него никто не ответил, но на мгновение все словно оцепенели): – А на корабле есть отопление?