Месть еврея - Вера Крыжановская

— Нет, нет,— возразила Валерия, смеясь от души.— Мейер не распространяет никакого дурного запаха. Он был слегка надушен, как каждый из нас, и прекрасно одет.

— Смотри, Валерия, ты что-то очень защищаешь этого еврея, и я начинаю подозревать тебя кое в чем,— заметила Антуанетта с притворным беспокойством.

— Не бойся, пожалуйста, и выслушай самое главное. Недели три тому назад я неожиданно встретила Мейера у барона Кирхберга. Поверишь ли, что он крайне развязно стал требовать от меня объяснения, отчего, пригласив его, я ни разу его не принимала?

— Это слишком. И как в этом виден еврей, особен­но, если он не подозревал причины отказа.

— Представь, милая Антуанетта, мне кажется, что он не подозревал. Я была тем более взбешена этой на­стойчивостью, что он заставил меня краснеть за мою не­благодарность, так как, действительно, стыдно указать на дверь человеку, который спас тебе жизнь.

— А как иначе, когда это еврей! — возразила Анту­анетта.

— Конечно, но тем не менее, я была раздражена и дала понять ясно, что ему не место в нашем доме. Он был оскорблен. Смертельная бледность покрыла его лицо; я думала, что он упадет, и мне хотелось успокоить его словом участия. Он говорил об уважении, которое внушает еврейское золото, а глаза его пылали презре­нием и злобой, когда он подал мне письмо Рудольфа, в котором тот просил у него в долг крупную сумму денег и называл своим другом. В заключение он намекнул, что наши дела очень плохи, и ушел прежде, чем я ус­пела прийти в себя.

Валерия быстро встала, подошла к письменному столу.

— Я не решилась отдать это письмо Рудольфу, хотя знаю, что он не уплатил долг.

Дрожащей рукой Антуанетта схватила листок и, пробежав его глазами, спросила:

— Почему ты знаешь, что этот долг не погашен?

— Ты не заметила,—сказала Валерия.— Вот читай:

«Дорогой Самуил, это письмо будет ручательством, что я уплачу вам долг при первой возможности. Тогда вы возвратите мне эту записку, которая, я знаю, остается в надежных руках».

— Это надо узнать! Может быть, твой брат заплатил свой долг этому наглому ростовщику, а письмо позабыл взять: молодые люди так неосторожны! — говорила Ан­туанетта, видимо, принимавшая самое живое участие в делах молодого графа.

— Какой важный вопрос волнует вас? — спросил звучный голос, и Рудольф, весело улыбаясь, подошел к собеседницам, которые поглощены были своими разго­ворами, а потому не заметили его появления.— Не мо­гу ли я быть судьей в вашем споре? Щеки твои горят, Валерия, а вы...— он вдруг замолчал, вспыхнув до ушей, и выхватил листок из рук Антуанетты.— Каким обра­зом это письмо попало в ваши руки? — глухим голо­сом спросил граф.— Неужели Мейер имел дерзость об­ратиться со своими требованиями к Валерии?

— Нет, нет, он дал мне это письмо по иному пово­ду. Слушай...

И молодая девушка передала брату свой разговор с банкиром на вечере у барона Кирхберга.

Рудольф слушал ее, опустив голову и покручивая свой тонкий ус.

— Все же, Валерия, ты напрасно так явно выка­зала пренебрежение этому человеку. Конечно, это—ев­рей, но он миллионер, а ты не знаешь и понять не мо­жешь, как много он может сделать нам зла,— заметил, вздыхая, молодой человек.

— Он не стесняясь дал мне понять, что дела наши расстроены. Отдал ли ты ему, по крайней мере, ту сумму, о которой говорится в этой записке? — спросила с беспокойством Валерия.

Рудольф ответил не вдруг.

— Надеюсь скоро уплатить.

— Не скоро, а сегодня же надо расплатиться с этим ростовщиком! — вскричала, горячась, Антуанетта и, схватив за руку графа, продолжала:

— Рудольф, вы мой друг детства, и если сохранили хоть каплю привязанности ко мне, то позвольте изба­вить вас от этого гнусного обязательства. Я имею в настоящую минуту достаточную сумму денег, возьмите ее и расплатитесь с Мейером и, когда будет можно, вы возвратите мне эту безделицу. Скажите скорей, что вы согласны, в память всех тех сладостей, которыми мы, бывало, так часто делились между собой.

В ее глазах было столько горячей мольбы, что Ру­дольф, вполне побежденный, прижал к своим губам ее ручку.

— Можно ли отказаться от того, что предлагается таким образом? Принимаю с благодарностью, так как я предан вам душой и телом.

— Благодарю, благодарю вас, я понимаю, Рудольф, чем вы жертвуете в эту минуту,— сказала молодая де­вушка, краснея.— Теперь до свидания, друзья мои, ка­рета ждет меня, я поеду и вернусь назад. Успокойся, моя маленькая фея, все устроится.

В эту минуту лакей приподнял шелковую портьеру и доложил:

— Иозеф Леви, агент банкирской конторы «Мейер и сын», пришел к его сиятельству, но узнав, что графа нет дома, просит вас принять его, так как дело не тер­пит отлагательства.

— Хорошо, проведите его в мой кабинет. Пусть по­дождет. Я приду.

Посадив Антуанетту в карету, Рудольф поспешно направился в свой кабинет. Остаток пережитого волне­ния докипал еще в нем, и на лице разлито было холод­ное надменное выражение. Он едва ответил на глубокий поклон Леви и, бросив на стол свою записку к Самуи­лу, сказал глухо:

— Ваш хозяин, вероятно, желает напомнить мне со­держание этого письма, с которым он поступил довольно опрометчиво? Успокойте его и сообщите, что сумма, оз­наченная в записке, будет ему сегодня уплачена сполна.

Он сел и взял книгу, показывая тем, что аудиенция окончена, но так как еврей не уходил, Рудольф взгля­нул с удивлением.

— Прощайте, господин Леви... Я очень занят.

— Мне весьма жаль, граф, что беспокою вас так не вовремя,— сказал агент, почтительно кланяясь,— я не премину передать то, что вам угодно было мне сказать, но явился я сюда по другому делу. Наш банкирский дом поручил передать его сиятельству, вашему батюшке, и вам, граф, различные долговые документы, находящиеся во владении господина Мейера, и предупредить вас, что уплата должна быть произведена в течение десяти дней.

Он вынул из своего объемистого портфеля и развер­нул перед изумленным молодым графом длинный спи­сок обязательств и векселей, выданных им и его от­цом разным лицам в городе; сумма представляла такую крупную цифру, что у Рудольфа закружилась голова.

— Каким образом все эти бумаги попали в ваши руки?

— Они были предложены нам в уплату и приняты без затруднений нашим банком, который не сомневается в том, что долги будут погашены. Позволю себе еще за­метить вам, граф, что большая часть этих бумаг просро­чена и что десятидневная отсрочка делается только из ува­жения к его сиятельству. Честь имею вам кланяться, граф.

— Подождите!

Рудольф поспешно написал несколько строк, в кото­рых холодно просил Самуила приехать к нему, чтобы объясниться по поводу возникновения недоразумения.