Код Вавилона - Уве Шомбург

— Это все, — сказал Абдулла хладнокровно, но с некоторым высокомерием в голосе.

Штайнер вскинул голову, словно заслышав шипение гадюки. Взгляд его нащупал глаза Крюгера, который выронил факел.

Камаль держал факелы в обеих руках. Эта ошибка стоила проводнику жизни. Узкий темный предмет, не толще трубки тростника, метнулся ему в грудь. Черненый кинжал в руке Крюгера, оказавшийся не чем иным, как стамеской, вонзился в тело Камаля у самой груди и пропорол его сердце насквозь.

Камаль ахнул, а у Абдулы встали дыбом волосы. Он вскинул свое ружье, но не довел движение и до половины, как позади него взвилась тень и левая рука Штайнера обхватила его шею, резко рванув тело назад.

Указательный палец Абдуллы соскользнул со спускового крючка.

Лицо Крюгера исказила гримаса, в которой смешались алчность, ненависть, кровожадность и безумие. Абдулла увидел его лицо совсем близко и вдруг содрогнулся от пронзительной боли: кинжал-шкворень впился в свою следующую жертву.

Все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время

Книга Бытия

Ватикан

Конец мая 2005 года

Ночь со вторника на среду

Сперва, когда он увидел клюку, то сразу подумал о епископском посохе. Но эта была другая: простая, без блестящего золотого покрытия, без резьбы по слоновой кости и без характерной витой головки.

Она была прямой, но не такой прямой, как палка, изготовленная при помощи инструментов. Клюка была на редкость гладкая. Особенно вверху, у того места, где начинался изгиб. Там, где рука бралась за нее, миллионократно, поверхность была отполированной, как у шлифованного бриллианта. Черного бриллианта. Ибо палку в том месте зачернила грязь руки.

«Это не может быть епископский посох, — подумал он. — Руки епископа не бывают грязными».

Палка была темно-серая, очищенная от коры, сухая и потемневшая от света и дождя.

Если поставить ее на землю, она доставала человеку среднего роста до лба, но не выше. Внизу, на прямом конце, она завершалась металлическим наконечником. Изгиб наверху был оснащен вместо витой спирали крюком, которым удобно цеплять животных за задние ноги.

Затем он увидел человека, державшего в руках эту клюку. Мужчина был и в самом деле невысоким. Но он это знал. Ведь он видел его сейчас, наверное, в двадцатый раз. А то и больше.

Имело ли это значение?

Ответа не было.

Мужчина был одет в простую и бесцветную одежду, сотканную из шерсти. Башмаки его были прочными, а голову покрывала измятая соломенная шляпа с широкими полями.

Лицо у мужчины было худое, как, впрочем, и он сам. Лишения и физические нагрузки истощили этого человека, стоящего в ярком солнечном свете на карстовой скале, лишь кое-где поросшей сухой травой. Лицо его задубело от солнца и потемнело, и по нему невозможно было определить возраст. Кисти и крепкие предплечья поросли темными волосами, такими густыми, что они походили скорее на шерсть животного.

Картина расширилась, и папа римский увидел стадо овец. Как всегда.

Животные не стояли кучно, а разбрелись по холмистому нагорью в поисках сочного корма.

Мужчина навалился на свою клюку, держась руками за прямой конец, а изогнутый выставив вперед и уперевшись им в землю.

Он стоял на выступе скалы, высоко над стадом, откуда открывался хороший обзор всей местности. Несмотря на это, не все животные попадали в поле его зрения. Крупные валуны ограничивали видимость, и когда одно из животных забредало за такой валун, пастух больше не мог его видеть.

— Где твоя собака? Стереги свое стадо! — крикнул он.

Но пастух его не слышал.

Потом раздались взмахи крыльев. Сильные, мощные — не лихорадочные, а спокойные и решительные. Как всегда.

Пастух, однако, не шелохнулся. Он оцепенел в своей позе, как будто стадо не интересовало его.

Но пастух должен был видеть орла! И он его видел!

Точка на небе внезапно выросла до исполинских размеров. Когти на мощных ногах были выпущены. Словно под большим увеличительным стеклом он увидел желтоватый клюв и алчные глаза смертоносного хищника.

Затем когти на выпрямленных ногах глубоко вонзились в череп ягненка. Орел опрокинулся, увлекая за собой ягненка, но не выпустил его. Медленными, сильными ударами крыльев он боролся с дополнительной тяжестью в когтях, преодолел ее, поднялся, но снова осел, когда тело его жертвы стало содрогаться в смертельной агонии, осложняя взлет.

Они упали на землю. Крючковатый клюв орла вонзился в кости, стиснутые его когтями.

Пастух на выступе скалы не шелохнулся.

Орел поднимался с земли тяжелыми взмахами крыльев. Добыча в его когтях больше не трепыхалась. В несколько секунд он набрал высоту и исчез.

Вина падет на пастыря!

* * *

Обливаясь потом, папа Бенедикт XVI проснулся. Сердце его колотилось, а мыслями он снова возвращался к той ошибке, которую, возможно, совершил когда-то. Повторяющийся сон вновь и вновь напоминал ему о его миссии.

Он нащупал выключатель и с трудом выбрался из кровати. Налил из графина воды в граненый стакан и жадными глотками выпил.

Прохлада принесла облегчение. Папа подождал, когда успокоится сердце.

Он еще не привык к своим новым личным покоям на четвертом этаже Апостольского дворца, построенного в XVI веке Доменико Фонтана при папах Пие V и Сиксте V.

Папа направился в маленькую часовню, относящуюся к его личным покоям и по-прежнему обустроенную так, как ее оставил его предшественник.

В середине помещения на мраморном полу лежал ковер, на нем стоял стул с железной спинкой. Потолок украшала выразительная роспись по стеклу, которая тянулась к алтарю в виде узкой полосы от потолка до пола. У боковых стен стояли шесть табуретов из темного дерева, с сиденьями, обитыми светлой тканью.

Помещение завершалось полукругом с маленьким алтарем, на котором горели шесть свечей. Образ распятого Христа сиял на светло-красном фоне.

Папа встал перед алтарем, опустился на колени и перекрестился. Затем поднялся, сел у левой стены на табурет, ближний к алтарю, и прислонился головой к стене.

Его предшественник постоянно вымаливал у Бога совета и просил о помощи, веря, что Непостижимый может вмешаться в реальный мир.

Сегодня он понимал своего предшественника лучше, чем несколько лет назад. Ему не справиться в одиночку с непомерной задачей. Он тоже тосковал о Божьей помощи в одном вопросе.

Внезапно папа встал и бросился перед образом на холодный мраморный пол, раскинув руки в стороны.