Мертвечина - Линда Фэйрстайн

Лора Уилки, уже семь лет работавшая у меня секретаршей, успела подготовиться к моему возвращению. Она стояла в дверях с записной книжкой в руке и варила свежий кофе, чтобы взбодрить меня перед вечерней сменой.

На моем компьютере гроздьями висели записки с телефонными звонками.

— Так, это можно пропустить. Друзья, любовники, банковские служащие, торговцы змеиным ядом… А вот на это стоит обратить внимание.

Она протянула мне желтый листок с сообщением от окружного прокурора: «Загляни ко мне, как только вернешься из суда».

Значит, Батталья узнал о побеге и хочет услышать мои объяснения.

Я вошла в свой кабинет и бросила документы на стол. Мерсер стоял у окна, заслоняя своим гигантским темным силуэтом — шесть футов и четыре дюйма — двух гранитных горгулий на соседнем доме, и разговаривал по телефону.

— Выясни все, что сможешь. Алекс вот-вот пойдет ко дну.

— Кажется, это уже случилось, — сказала я Мерсеру, когда тот оглянулся и, увидев меня, повесил трубку. — Я почти на дне. Батталья хочет услышать про побег. Узнал что-нибудь новое?

— Бессемер проходит по статье «организованная преступность». Тянет на пожизненный срок за продажу пяти килограммов кокаина. Ребята из отдела по борьбе с наркотиками взяли его в Бруклине. Их лейтенант настоял, чтобы они сами привезли его сюда, без наших парней. В общем, все сваляли дурака.

— Значит, у них было разрешение на перевозку. Кто-нибудь видел его после побега?

— Я позвонил всем, кто мне должен. Ответ получим до утра.

— Буду рада любым крохам. Даже если они появятся слишком поздно, чтобы удержать меня на плаву.

Я просканировала свой пропуск и перешла в административное крыло. Роуз Мэлоун, личный помощник Баттальи, встретила меня с явным облегчением.

— Заходите, Алекс.

Роуз была моей системой раннего предупреждения. Глубоко преданная окружному прокурору, она обладала удивительной способностью угадывать его настроение и сообщала мне об этом с той же точностью, с какой самый надежный барометр на мысе Канаверал прогнозирует погоду для Центра управления полетом.

— Может, намекнете, кто выдал меня боссу?

— Во всяком случае, не тот, о ком вы думаете.

Я думала про Маккинни, главу судебного отдела, моего непосредственного начальника. Его орлиный взор немедленно схватывал все мои ошибки и просчеты, и Маккинни неизменно докладывал о них Батталье.

— Тогда кто?

— Комиссар полиции. Не волнуйтесь, шеф на вас не сердится. Просто хочет узнать кое-какие подробности, прежде чем звонить в полицию.

Она перехватила сигнал и теперь давала мне возможность подробно изложить ситуацию окружному прокурору, чтобы тот мог чувствовать себя во всеоружии, когда будет говорить с комиссаром полиции.

Разумеется, Батталья мог не беспокоиться, ведь ошибку допустили в полицейском управлении. Он просто хотел уточнить, как мы связаны с этим делом, и потом спокойно указать на копов.

Когда я вошла в комнату, Батталья курил сигару, и разглядеть выражение его лица за клубами дыма было невозможно.

— Садитесь, Алекс, и расскажите, что случилось.

Попадая в этот кабинет без хороших новостей, например, удачного анализа ДНК, приговора серийному маньяку или каких-нибудь полезных сведений и слухов, которые шеф мог поместить в свое бездонное хранилище информации, я всегда предпочитала стоя отвечать на вопросы и как можно скорей убраться восвояси.

Он взял со стола листок.

— Так что там насчет этого… Бессемера? Почему вы решили привезти его к себе?

— У меня на носу слушания в суде, Пол. Ответчик…

— Да, да, Эндрю Триппинг. Этот болван-вояка, муштровавший собственного сына.

В кабинете Баттальи побывало более шести сотен помощников окружного прокурора. Это был лучший учебный полигон для практикующих юристов во всей стране. От Баттальи не ускользал ни один факт, ни одна деталь, о которой я хоть раз упоминала в его присутствии, кроме тех случаев, когда я просила у него денег на поддержку специального проекта по борьбе с сексуальными преступлениями.

— Дело трудное, шеф. На прошлой неделе Мерсер Уоллес узнал, что один из сокамерников Триппинга, сидевший с ним в Райкерс, хочет сообщить нам полезные сведения. После чего моя клиентка сразу сможет оказаться на коне.

— Каким образом?

— Как раз это я и собиралась узнать сегодня вечером.

Батталья держал в зубах сигару, поэтому говорил левой стороной рта.

— Вы теряете форму, Алекс. Кто бы подумал, что заключенный предпочтет сбежать вместо того, чтобы поболтать с вами за чашкой чая. В его поведении было что-нибудь странное?

— Я бы не сказала. Обычная история. Он отказался говорить копам, о чем речь, пока не встретится со мной лично и не узнает, что я могу предложить ему взамен. Разумеется, я не стала бы ничего обещать, пока он не выложит карты на стол.

— Перспективы?

— Почти никаких. Я ни на что особо не рассчитывала.

В подобных делах информаторы вроде Бессемера обычно приносят больше вреда, чем пользы. Он слишком долго тянул, чтобы его предложение выглядело серьезным, и, скорей всего, собирался водить меня за нос, делая вид, что скрывает ценную информацию. Я не могла отказаться от встречи, не зная, что ему известно, но также не собиралась тратить время на эти игры. Среди заключенных полно пожирателей падали, которые не прочь сделаться осведомителями.

— По-вашему, его информация стоила этих неприятностей для вас? — спросил Батталья.

— Не стоила. Но я здесь уже больше десяти лет и никогда не слышала ни о чем подобном. Я часто вызываю к себе заключенных, и другие тоже. Все произошло совершенно неожиданно.

— До того, как Бессемер обратился к копам, у вас было безнадежное дело. Таким же безнадежным оно осталось.

Его рот растянулся в широкую улыбку по обе стороны от сигары. Потом Батталья объяснил, откуда у него эта информация.

— Мне звонил судья Моффет, просил надавить на вас и сделать посговорчивей.

Я улыбнулась в ответ. Батталья никогда не сделал бы этого. Если я была убеждена в виновности ответчика и считала, что могу это доказать, окружной прокурор требовал от меня только одного — исполнения своего долга. И это одна из причин, по которым мне нравилось с ним работать.

— Он звонил вам только поэтому?

— В том числе. Еще он хотел узнать, как в этом деле оказался Питер Робелон. Неужели Триппинг может оплачивать его услуги?

Робелон был партнером в небольшой фирме — хорошо известной юридической конторе, которая специализировалась на судебных исках. Его гонорары — одни из самых высоких в Нью-Йорке: 450 долларов в час.

— Кажется, он получил наследство. Мать Триппинга умерла год назад, за несколько месяцев до этих событий. Она до самой смерти воспитывала внука. Все состояние оставила ответчику.