Веревка из песка - Анатолий Яковлевич Степанов

обожди, пока я валенки зашнурую.

Малый тухло, по-приблатненному, глянул на него. Недолго смотрели друг на друга, глаза в глаза.

— Когда дошнуруешь — выходи. Я ждать буду.

Малый вразвалку шел к выходу. Оля сказала испуганно:

— Из блатных, Дима. И крутой. Что делать будем?

— Доедим и пойдем в другую сторону, — спокойно решил Дима.

— А если он не один?

— Лишь бы не пятеро.

…Он ждал прямо на выходе. Увидев их, осклабился устрашающей улыбкой.

— Скажи мне словечко типа «да», фраерок.

— Я глухонемой, дружбан ты мой ненаглядный, — сказал Дима и легонько толкнул Олю в бок — чтобы отошла.

— Тебя что, давно не гнули, студень? — спросил малый и всей пятерней попытался сделать смазь — провести растопыренными пальцами по Диминому лицу. Но Дима легко ушел от его руки и на шаге влево правой нанес почти незаметный на глаз мощный удар в печень, прикрытую франтовской кожей. Глаза у малого выпучились и не видели второго удара, который пришелся в солнечное сплетение. Малого согнуло. Дима за ухо приподнял коротко стриженную голову и сказал недоуменно:

— Я почему-то не согнулся, а ты — наоборот. — И притихшей Оле: — Пошли, а то я на движение опаздываю.

Малый уже присел на тротуар. Оля, которая панически спешила, и Дима, который настойчиво удерживал ее, достойно двинулись к метро. Мимо них медленно проехал джип «Мицубиси». Оля лихорадочно обернулась и увидела, что джип остановился рядом с присевшим малым.

— Дима, это, наверное, тот джип, на котором твое желтое пальто уехало! Делаем ноги!

И рванулась. И вновь ее Дима удержал.

— Тот был «лексус», а этот «мицубиси». Сейчас главное — не дергаться.

…Элегантный набриолиненный красавец из джипа, взявшись за то же ухо, помог подняться еще мало что соображавшему бойцу. Заглянув в чумовые глазки, укорил по-отечески:

— Я же просил вежливо, по-братски, на улыбке.

Малому наконец удалось полноценно вдохнуть.

— А я как? Даже брателлой этого фофана окрестил.

— Даже! О господи, сколько раз себе зарок давал не поручать деликатных дел исполнителям.

* * *

Плохонькое пианино дребезжаще извергало под пальцами серьезной седовласой дамы нечто смахивающее на регтайм. Поджарая женщина средних лет вольно вышагивала по паркету профессионально вывернутыми ступнями мускулистых ног и настойчиво отсчитывала, подчеркивая синкопированный ритм:

— И раз… И два… И три…

В полотнах солнечного света висела пыль. Она была неподвижна, а молодцы и молодицы третьего курса стремительно и в лад перемещались от стены к окнам и обратно.

— И раз… И два… И три… Руки, руки, девы!

Захар Захарович решительно распахнул дверь, вошел в зал, помотал башкой и сказал сам себе:

— Ну и дух тут! — И уже женщине с поступью балерины: — Людочка, можно вас на минутку?

Женщина Людочка три раза хлопнула в ладоши и объявила:

— Перерыв! — Подошла к Захару Захаровичу и произнесла с холодной безукоризненной уважительностью: — Слушаю вас, профессор.

— Зачем уж так торжественно — профессор? Вы бы по— простому и сразу: народный артист России и кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» третьей степени.

— Вы все шутите, Захар Захарович, а мне не до шуток: Колосов, который, по сути, ведет всех, на полчаса опоздал, и вот вы…

— И мне не до шуток, Людочка, — он глянул на часы. — Всего двадцать минут осталось. Распустите их, а?

— Не в силах отказать народному артисту и кавалеру ордена «За заслуги перед Отечеством». Да и занятия, собственно, уже сорваны. — Она обернулась к выжидательно замершим студентам: — Все! Финита на сегодня.

А Захар Захарович рявкнул:

— Колосов, иди сюда!

Народный артист и кавалер отвел студента в безлюдный торец коридора и с шипящим возмущением спросил:

— Ты понимаешь, что ты наделал, обормот несчастный?

— Я никого не убивал, — без всякого выражения твердо сказал Дима. — И пока прохожу у них как свидетель.

— Именно пока! Убивал не убивал — какая разница! Вдруг посадят, а у меня три премьерных спектакля подряд. А ты без дублера! — Захар малость успокоился и заботливо поинтересовался: — Тебя посадят?

— Вам полковник Лапин позвонил? — вопросом на вопрос ответил Дима.

— Лапин или не Лапин — уже не помню. Но какой-то полковник.

— Ему лучше знать: посадят меня или не посадят. У него надо спрашивать.

Захар Захарович опять взвился:

— И спрошу, нахал ты эдакий! И спрошу!

Он развернулся и зашагал прочь. Группа, которая осторожно подступала к торцу коридора, в деланом испуге прижалась к стенам, пропуская разгневанного мастера.

Первыми, как бы по праву некоторого соучастия, подошли к Диме Наталья и Алексей, который мягко поинтересовался:

— Ну и что он?

— В горе от того, что меня посадят.

— Вот уж не думала, что наш Захар такой сердобольный! — изумилась Наташа.

— А ему в спектакле заменить меня некем, — завершил незаконченную фразу Дима.

— В ментуре-то у тебя что? — спросил Леха.

— А черт их знает!

Группа была уже рядом, слушала непонятный разговор. Когда же возникла пауза, ее прервал радостный вопрос Ксюшки, партнерши Димы по спектаклю:

— Дима, а какие чувства возникают у человека после того, как он убил?

Алексей глянул на Ксюшку и повертел пальцем у виска:

— Знал, что кретинка, но не до такой же степени.

Но Ксюшка, поблескивая азартными глазами, пояснила:

— Ну, конечно, ты не убивал! Но чувства человека, обвиняемого в убийстве…

— Ты чего несешь, метелка? — взорвавшись, злобно перебила Наталья. Но готовый у нее уже монолог не дал произнести Захар Захарович, спешной иноходью приближавшийся к ним. Подошел, удавьим взглядом окинул всех и приказал:

— Ну-ка все в аудиторию.

— А до начала еще двадцать минут! — напомнила нахальная Ксюшка.

— Тогда в буфет. А ты, Дима, останься.

Они смотрели, как группа удалялась, на ходу что-то оживленно обсуждая. Ребята размахивали руками, иногда притормаживали, сбиваясь в кучку, но уходили, уходили.

— Я только что позвонил одному своему знакомцу, первому теперь адвокату на Москве, — сказал Захар Захарович. — Он дал согласие защищать тебя.

— Незачем меня защищать. Я свидетель.

— Сегодня свидетель, а завтра…

* * *

…Скульптурный юноша подхватил девицу в лифчике и шортах под мышки и вознес к себе на пьедестал. Она обеими руками обхватила его за шею.

ДЕВИЦА. А я его старым хреном обозвала. Ужель он прав, и он — гений?

Скульптура деловито расстегивала на ней лифчик.

Пошел занавес. Ксюшка, пряча мелкие титьки в лифчик, плачуще спросила:

— Ты зачем меня за сосок дернул? Больно же!

— А ты зачем меня в прошлый раз изо всей силы по бубенцам ударила?

— Я же по роли, Дима!

— А я сымпровизировал, чтобы узнать, какие чувства возникают у человека после того, как его дернули за сосок.

— Балда! — отметила Ксюшка.

За занавесом гудели аплодисменты. Захар