Фемистокл - Виктор Поротников

Фемистокл заверил финикиянку, что он не забыл о долге. И добавил, что непременно заглянет к ней сегодня вечером.

- А теперь извини. Он слегка коснулся пальмами ножного подбородка Анаис. - Меня ждут государственные дела.

- Я буду ждать тебя. Но если ты не придёшь, то я не обижусь.

Фемистокл обернулся на ходу и помахал рукой.

Вскоре он скрылся в боковом переулке.

Несмотря на то что в месяце гекатомбейонезаседания государственного Совета проводили пританыиз филы Леонтиды, ибо так распорядился жребий, к этой филе был причислен и Фемистокл - предложение, вынесенное им на обсуждение, едва не вызвало взрыв возмущения. А предложение было такое.

Дни постройки большого флота в афинской казне не было денег. Фемистокл предложил пустить на строительство флота серебро из Лаврийских государственных рудников. Эти рудники интенсивно начали разрабатывать сравнительно недавно. Всё добываемое серебро постановлением народного собрания должно было распределяться поровну между полноправными гражданами Афин. Очередная раздача намечалась на текущий месяц.

- Что такое восемь-девять драхм, причитающиеся каждому гражданину, - говорил Фемистокл, выступая перед пританами. - На эти деньги невозможно обогатиться, даже стоящего дела на них не откроешь. Зато в своей совокупности лаврийское серебро, пущенное на постройку кораблей, принесёт неоценимое благо Афинам.

Мнения пятидесяти пританов разделились, большинство из них не поддержали Фемистокла. И в том числе председательствующий притан Леонт.

Он сказал:

- Для кого-то, может, восемь-девять драхм - ничтожная сумма. Но только не для афинской бедноты. Любой ремесленник или подёнщик будет безмерно рад этим деньгам, ведь ради них многим из афинян приходится трудиться в поте лица два-три месяца, а то и больше. Отнять эти деньги у бедноты - всё равно что вырвать у них кусок хлеба изо рта.

- Я сам не беден, но и мне лаврийское серебро отнюдь не лишнее, - заметил кто-то из пританов, восседавших на каменных скамьях, идущих полукруглым амфитеатром вокруг площадки для ораторов.

- Вот именно, - прозвучал ещё один голос. - Восемь драхм на дороге не валяются!

- Да на восемь-девять драхм, если не роскошествовать, целой семье можно прожить дней десять-пятнадцать.

- А можно, наоборот, закатить роскошнейший обед!

- Либо отдать долг куртизанке. - Эта реплика вызвала смех среди пританов.

Фемистокл невольно вздрогнул. Он заметил того, кто это сказал. То был его давний недоброжелатель Эпикид, сын Эвфемида.

«Неужели Анаис кому-то проговорилась, что я у неё в долгу, - сердито подумал Фемистокл. - Болтливая сорока!»

Но отступать от задуманного Фемистокл не собирался. Поэтому со свойственным ему упрямством он вновь принялся убеждать коллегию пританов, чтобы они вынесли его предложение на обсуждение в народное собрание.

- Фемистокл, этим предложением ты сам себе роешь яму, и очень глубокую, поверь мне, - опять заговорил Леонт. - Народ и слушать тебя не станет. Не забывай, как бывает страшен в гневе афинский демос. Тебя могут освистать или закидать камнями, такое уже бывало. Сколько дерзких ораторов уходили с Пникса с синяками и ссадинами, скольких уносили пи руках, избитых и окровавленных.

Архонт-эпоним продолжал стоять на своём.

Леонт пожал широкими плечами, показывая, что к голосу разума Фемистокл не желает прислушиваться и сам выбирает тяжкий жребий.

Народное собрание пританам филы Леонтиды всё равно пришлось бы созывать, к этому их обязывал закон. По нему экклесиясозывалась не менее одного раза в месяц, и в некоторых случаях и дважды в месяц, если того требовала государственная необходимость. Пританам не хотелось выносить на обсуждение чреватое народным гневом предложение Фемистокла, поскольку возмущение могло обрушиться и на них. Однако вес архонта-эпонима в Афинском государстве был таков, что не считаться с ним было нельзя. Пританам филы Леонтиды пришлось подчиниться воле Фемистокла и внести его предложение в общий список дел, исход которых зависел от результатов народного голосования.

Созыв экклесии был назначен на четвёртый день после нынешнего заседания в пританее.

Обойдя всех своих друзей и изложив им суть задуманного предприятия, Фемистокл вечером оказался близ Итопских ворот. Он без труда отыскал дом бывшего торговца Ктесиоха, над дверями которого теперь висела вывеска непристойного характера. Па вывеске была изображена голая пышногрудая женщина с распущенными волосами, которую обнимал обнажённый мужчина. Отчётливо было заметно, что обнажённая красотка явно азиатского племени, а обладающий ею мужчина - эллин.

Заведение называлось «Сладкие объятия». Название диктериона можно было прочесть внизу под рисунком, а также на двери, выкрашенной в белый цвет, с глазком посередине.

Дом Ктесиоха имел два этажа: прочное здание из светлого туфа, залежами которого была богата гора Гиметт, к юго-востоку от Афин. Наложницы-азиатки обитали на первом этаже. На втором, окна которого выходили на широкую Итопскую улицу, жила хозяйка диктериона и её слуги.

Анаис приняла Фемистокла на втором этаже в самой большой из комнат, обставленной и украшенной в финикийском вкусе.

Для своих сорока лет Анаис выглядела замечательно, поскольку не была склонна к полноте и не злоупотребляла вином и жирной пищей. Кожу на лице Анаис разглаживала различными косметическими масками из трав, кореньев и оливкового масла, поэтому морщин почти не было. С той поры как Анаис выкупилась на волю и стала содержательницей публичного дома, она неизменно одевалась в строгом стиле замужних афинских аристократок. Ей очень шли греческие одежды и причёски, поскольку волосы у Анаис были густые и длинные. Эти черные, блестящие, слегка волнистые волосы были также предметом тщательного ухода со стороны хозяйки, которая гордилась ими, частенько замечая завистливые взгляды других женщин.

Фемистокл, усевшись в кресле с подлокотниками, невольно залюбовался очаровательной финикиянкой, с которой в прошлом он провёл немало памятных ночей. Годы явно щадили Анаис. Пусть не было прежнем стройности, зато пышные бедра и округлая грудь, только подчёркивали тонкую талию и прямую осанку.

- У тебя великолепная посадка головы, моя прелесть, не удержавшись, сказал Фемистокл. - Это так красиво, тем более при такой роскошной причёске! Можно я буду называть тебя Божественная?

Анаис польщённо улыбнулась.

- В былые времена, Фемистокл, ты больше восхищался моими ногами и ещё кое-чем, - заметила она, кокетливо прикрыв длинными ресницами тёмно-карие миндалевидные глаза. - Ныне, как видно, эти части моего тела занимают тебя гораздо меньше. Очень жаль! Анаис печально вздохнула.

Фемистокл немедленно заверил финикиянку, что её ноги и ягодицы нравятся ему, как и прежде.

- Я просто подумал, что тебе, как владелице диктериона, ныне более приятны для слуха иные комплименты, - слегка оправдываясь, промолвил Фемистокл. - А вот обещанные мною восемь драхм.