Гарнизон не сдается в аренду - Евгений Костюченко

Керимов скептически ухмыльнулся и оттолкнулся веслом от бревенчатого причала. Движки слаженно чихнули, взбили желтую пену, и моторка поскакала по мелкой ряби. Гранцов вел ее вдоль берега, высматривая ориентир для поворота, старую караульную вышку.

— Слушай, Димыч, а форель вкусная рыба?

— Как приготовишь.

— Лучше, чем осетрина?

— Не знаю. А что?

— Ничего. Просто интересуюсь.

— В озере нет форели. И осетрины тоже, — заметил Гранцов. — Да, похоже, и вообще никакой рыбы нет, если даже Макарыч пришел пустым. День сегодня такой. Пустой день.

— Для настоящего профессионала, — важно сказал Доктор Керимов, — не бывает пустых дней.

Гранцов с усмешкой покачал головой, но промолчал. Сам он себя крутым рыбаком не считал, потому что занимался на Базе, в основном, охотой. Если бы Керимов заикнулся о рябчике, кабане или лосе, Вадим знал бы, что ему ответить. Рыбу же поставлял к столу Поддубнов, и поставлял исправно, пока ему не изменяло рыбацкое счастье. Впрочем, защищать его репутацию от нападок Керимова Гранцов не собирался, потому что понимал — попутчик просто подбивал его к дискуссии, чтобы скоротать время.

Они все-таки поставили сетку, после чего Керимов скомандовал:

— А теперь давай на тот берег. В деревню.

Вадим Гранцов посмотрел на него с уважением. Мало кто знал, что на другом берегу озера пряталась за скалами заброшенная деревня. Ее не было видно с Базы, к ней не вели никакие дороги, и даже на карте она обозначалась только как одиночное строение.

— В деревню? — переспросил Гранцов. — Час туда-обратно. А что мы скажем БМП?

— Э, — всплеснул пальцами у виска Керимов. — Ничего не скажем. Скажем только: «Забирай свою несчастную рыбу и кушай сам, все равно никаких гостей не будет».

— Я думал, что в деревне никого не осталось, — Гранцов развернул моторку и выбрал ориентиром светлую полоску песчаного обрыва на другом берегу. — Но даже если и живут там несколько старушек, откуда у них рыба?

— Слушай, какие старушки? Тебе рыба нужна или старушки?

— Одно другому не мешает.

— Особенно, если старушка лет тридцати, да?

Керимов громко расхохотался, придерживая одной рукой кепку, а вторую подставив ладонью кверху под шлепок гранцовской ладони.

— Эх, Димыч, жалко, что мы раньше не встретились. Я бы тебя с такими девочками познакомил… Какие у меня студентки были! Бриджит Бардо, честное слово! Сыграли бы свадьбу сначала по нашему закону, потом по русскому, весь Баку сидел бы за твоим столом…

— А что, сейчас мне уже поздно играть свадьбу?

— Свадьбу играть никогда не поздно, — помрачнев, ответил Керимов. — Только бакинцев за нашим столом уже не будет. Настоящих бакинцев больше нет.

Он прорычал что-то на родном языке и начал загибать пальцы, ругаясь:

— Этого Горбачева! Этот Народный Фронт! Этих дашнаков! Как мы жили, как мы жили! Какой был Баку!

Доктор Исмаил оглы Керимов родился в карабахской деревне в семье простого председателя колхоза. Было у Доктора несколько сестер и три брата: Тельман, Союз и Местком. Тельман был старшим братом, поэтому стал агрономом и должен был — лет через сорок-пятьдесят — сменить отца на председательском посту. Союзу и Месткому выпало продавать помидоры — понятно, за прилавком они не стояли. А Доктора по разнарядке зачислили в московский вуз.

Доктор не оправдал надежд, навязанных ему вместе с именем. Он не стал ни врачом, ни большим ученым. Не пошел ни по юридической, ни по партийной части. Да еще и женился на русской. Правда, жена была бакинкой в пятом поколении, и это отчасти смягчало нетрадиционность его выбора. Но только отчасти. Потому что сыну председателя полагалось жениться на дочке секретаря райкома, не меньше.

Тем не менее, родня и земляки могли им гордиться. Он стал первым выходцем из района, защитившим кандидатскую диссертацию. Кроме того, на весь район он был единственный мужчина, способный выговорить: «автоматизированные системы управления». Но, конечно, больше всего земляки гордились тем, что Доктор работал в большом Бакинском институте и жил в большой Бакинской квартире (хоть и у жены). Это означало, что у любого мальчишки из этого района теперь есть свой человек в Баку, есть свой уголок в центре города, и есть своя узенькая калитка в неприступной крепости высшего образования.

Но недолго радовались земляки, недолго и сам Доктор наслаждался чистой наукой. Началась война за Карабах… Когда оставаться на родине стало опасно, он собрал все свои регалии, прикупив еще дипломы медвуза и юрфака, и отправился в Ленинград. Доктор принципиально не хотел пользоваться помощью диаспоры (тогда, в 90-м, еще малозаметной), и обивал пороги фирм и кооперативов, хоть как-то связанных с компьютерами. Он методично ходил на собеседования и конкурсы, пока однажды не встретил особо продвинутого менеджера по персоналу.

Холеный белокожий очкарик, перелистав резюме, долго пытал Доктора по-русски и по-английски, по Паскалю и Лексикону, по Фигурнову и черту в ступе, и, наконец, сказал: «О кей. А теперь назовите четыре причины, по которым я должен принять именно вас». Доктор Керимов привстал, набрал воздуха и попытался мысленно сосчитать до двадцати. Но уже на счете «пять» он вдруг обнаружил, что стоит над опрокинутым столом, и, загибая пальцы, перечисляет родственников кадровика, и не только перечисляет, а еще и сообщает их параметры и произведенные над ними операции, причем операции эти проводил якобы лично сам Керимов.

Очнулся он почему-то в бане, где рыжий бородатый гигант посоветовал ему сменить профессию. «Я больше ничего не умею», признался Доктор. «Научим», пообещал Поддубнов…

Когда моторка накатилась на песчаный берег, Доктор Керимов сказал:

— Ты посиди, я на разведку схожу.

— Десять минут тебе хватит?

— Слушай, откуда я знаю? Ты куда спешишь? Сетку проверить? Я тебе и так могу сказать: она пустая.

— Да никуда я не спешу, просто хотел засечь контрольное время. Привычка такая, — сказал Вадим Гранцов.

Кроме контрольного времени ему хотелось еще условиться о связи и сигналах, а также проверить снаряжение, но он сдержался. Поглубже втянувшись в плащ-палатку, Вадим Гранцов застыл под ивой. Он попытался представить себя мокрым валуном на берегу, но тут же передумал, увидев прямо над собой чайку. Та ведь могла и поверить, что он не человек, а валун. Да и украсить его несмываемым «автографом».

Он набрал пригоршню гальки и принялся кидать камешки в воду. После первого броска на воде, рябой от дождя, расплылся круг, и Вадим старался, чтобы все следующие попадания приходились в центр этого расходящегося круга. При этом он бросал камешки прямой рукой из-за спины, по дуге, словно гранату или нож из положения лежа. Гранцов любил упражняться в прицельных метаниях, когда его никто не видел, и когда надо было чем-то занять время.