С любовью насмерть, Дун… - Рут Ренделл

Кингсмаркхэм пробудился ото сна и жил полной жизнью. Магазины еще не открылись, но уже два часа как ходили автобусы. Временами солнце пробивало сине-белые набухшие от дождя тучи, и капельки падающей на землю влаги бриллиантами играли в его лучах. Очередь на автобус протянулась до самого моста. На станцию спешили мужчины, поодиночке и парами, все предусмотрительно прихватили с собой зонтики и были при котелках. Они ехали на работу в Лондон, и ежедневное путешествие — час туда и час обратно после работы домой — было им привычно в любую погоду.

Берден притормозил у перекрестка, пропуская трактор, окрашенный в ярко-оранжевый цвет, который направлялся в сторону главного шоссе.

— Жизнь продолжается, — сказал Парсонс.

— Что поделаешь, — ответил Берден. — Да так оно и лучше, это помогает держаться, не дает впасть в отчаяние.

Как заведено, полицейский участок находился на окраине, на самом въезде в город, символизируя собой сторожевой форпост города. Здание было новое, белое и квадратное («Ни дать ни взять, коробка из-под мыла», — подумал Берден), да еще местами раскрашенное под галантерейную живопись, что уж совсем было не к месту. Над зданием высились могучие вязы, а в двух шагах от него находился последний дом эпохи Регентства, историческая достопримечательность города. На этом фоне полицейский участок нахально сверкал неуместной белизной, как грубый инородный предмет, небрежно брошенный посреди нежно-зеленой лужайки.

Так совпало, что строительство полицейского участка было закончено как раз к тому моменту, когда Вердена перевели на службу в Кингсмаркхэм, и до сих пор несуразный облик дома в окружении старинных сооружений его травмировал. Берден решил проследить за тем, какое выражение лица будет у Парсонса, когда он перешагнет порог участка. Что отразится на его лице — страх или обычная для среднего обывателя настороженность? Но Парсонс с почтением перешагнул порог столь уважаемого заведения.

Интерьер тоже не радовал глаз Вердена. Он совершенно не вязался с тем, что люди обычно ожидают увидеть в подобных местах: убедительную, солидную мебель темного дерева, линолеум, зеленое сукно и коридоры, в которых эхом отдаются шаги. Преступникам такие помещения внушают страх, а люди невиновные чувствуют в них себя уверенней. Вместо этого посетители попадали в зал, отделанный мрамором и керамикой, по которой были пущены размытые цветовые пятна, похожие на масляные; тут же помещалась яркая доска для объявлений с кнопками наподобие разноцветных пуговиц, а черная стойка дежурного была спроектирована в форме полукруга и занимала добрую половину зала. Естественно, что такое зрелище должно было внушать мысль о том, что в этом заведении превыше всего ценится порядок и гармония формы и что для главного инспектора Уэксфорда безупречность собственного послужного списка важнее судеб людей, мужчин и женщин, которых пропускали сюда сверкающие стеклянные двери.

Берден прошел в кабинет Уэксфорда, услышав, как тот крикнул, что можно войти. Парсонс остался ждать за дверью. Он был в каком-то оцепенении: стоял между искусственной пальмой и креслом, сделанным в форме ложки, причем углубление «ложки» было обито мягкой ворсистой материей цвета темно-красной микстуры от кашля. Перед тем, как войти, Берден еще раз подумал: что за нелепица была построить бетонную коробку, битком набитую всякими фокусами, и непременно в конце Хай-стрит, прелестную своими Уютными теснящимися друг к другу старинными домиками.

— Мистер Парсонс уже здесь, сэр.

— Хорошо, — Уэксфорд посмотрел на часы. — Я его немедленно приму.

Уэксфорд был крупный мужчина, повыше Вердена, пятидесяти двух лет, но еще не отяжелевший, и очень смахивал на актера, который играл в кино роли высших полицейских чинов. Во всяком случае, он вполне мог бы служить прототипом для подобных персонажей. Будучи выходцем из Помфрета, он прожил в этом районе Сассекса большую часть своей жизни, и потому карта на лимонно-желтой стене служила ему не шпаргалкой и не украшением: он ее знал как свои пять пальцев.

Парсонс вошел в кабинет неуверенно. Он прятал глаза и был явно настороже, словно заранее предвидел, что ему придется защищать достоинство свое и своей семьи, и был готов к обороне.

— Конечно, повод для беспокойства есть, — сказал Уэксфорд. Он произнес это громким, ровным голосом, без выражения. — Инспектор Берден сообщил, что вы не видели свою жену со вчерашнего утра.

— Да, верно, — Парсонс достал из кармана фотографию жены и положил ее на стол перед главным инспектором. — Это Маргарет, — он дернул головой в сторону Вердена. — Он сказал, что вам будет нужна ее фотография.

На снимке была изображена довольно еще молодая женщина в ситцевой блузке и широкой юбке. Она стояла в неестественно напряженной позе, опустив по бокам руки, в их саду. Солнце слепило ей глаза, и она улыбалась нарочито широкой улыбкой. Похоже было, что муж позвал ее, чтобы сделать снимок, и она, бросив важные домашние дела, стирку, например, скинула с себя фартук, вытерла руки и, запыхавшись, прибежала в сад сниматься. Она щурилась от солнца, и от этого лицо ее расплылось и казалось широким. Берден не увидел в нем ничего от той камеи, какой лицо миссис Парсонс представлялось его жене Джин.

Уэксфорд взглянул на фотографию и спросил:

— А другого снимка жены у вас нет?

Парсонс закрыл фотографию рукой, словно защищая от недоброго глаза дорогой для него образ. Видно было, что он борется с гневом, но он только сказал:

— Мы не привыкли заказывать портреты в фотоателье.

— А на паспорте?

— Мы не ездим отдыхать за границу, не можем себе позволить.

В его словах звучала горечь. Он быстрым взглядом окинул жалюзи на окнах, небольшой ковер из бобрика, кресло Уэксфорда, обтянутое темно-красным твидом, как будто эти предметы для него были чертами личности Уэксфорда, а не объективно существующими предметами обстановки.

— Мне хочется, чтобы вы дали подробное описание внешности вашей супруги, мистер Парсонс, — попросил его Уэксфорд. — Вы не присядете?

Берден вызвал молодого Гейтса и поместил его в сторонке, чтобы тот печатал одним пальцем на серой пишущей машинке показания Парсонса.

Парсонс сел. Он начал говорить медленно, с усилием, смущаясь, как будто его попросили обнажить сокровенные части тела его жены.

— Волосы у нее светлые, — сказал он, — светлые и кудрявые, глаза голубые, светло-голубые. Она хорошенькая.

Он с вызовом посмотрел на Уэксфорда, и Берден удивился, что Парсонсу и в голову не приходит, насколько его описание расходится с изображением на снимке.

— Да, по-моему, она хорошенькая. У нее высокий лоб, — он поднес руку к своему низкому лбу. — Она не высокая, может быть, чуть повыше пяти футов росту.

Уэксфорд продолжал рассматривать фотографию.

— Изящная? Хорошо сложена? Парсонс выпрямился на стуле.

— Да, я полагаю, она хорошо сложена, — от смущения его бледное лицо слегка порозовело. — Ей тридцать. Недавно исполнилось, в марте.