Танец голода - Жан-Мари Гюстав Леклезио

Ксения стояла во дворе вместе с другими девочками, их имена Этель давно позабыла; они прилежно ждали, когда наступит время вернуться на урок поэзии, который вела мадемуазель Колер, чудаковатая старая дева; ученицы рассказывали о ней всякие глупые и смешные истории — о неудачных романах, проигранном на скачках состоянии, о всевозможных ухищрениях и приемчиках, необходимых, чтобы выжить. Этель ничего не слышит. Она сосредоточилась на новенькой, не в силах оторвать от нее взгляд; почти шепотом она обращается к подружкам: «Вы видели эту девочку?»

Ксения тоже сразу ее заметила. Она направилась прямо к Этель и протянула ей руку: «Меня зовут Ксения Антоновна Шавирова». «Кс» в своем имени она произносила горлом, очень мягко, и Этель нашла это очаровательным, как и ее фамилию, — другие девочки лишь усмехнулись: «Шавирова — это от tu chavires?»[2]Ксения вырвала страницу из своего дневника с черной обложкой, миниатюрным карандашом что-то написала и протянула листок Этель: «Прости, у меня нет визитной карточки». Имя, маленький черный дневник, визитная карточка — это уже было чересчур. Этель сжала руку Ксении: «Давай дружить». Ксения улыбнулась, но ее синие глаза по-прежнему скрывала пелена тайны: «Конечно, я тоже этого хочу». В маленьком черном дневнике, словно в знак заключения договора, Этель написала свое имя и адрес. Сама не зная зачем — может, для того чтобы поразить Ксению или выглядеть достойной ее дружбы, Этель немного солгала: «Мы живем там, но скоро переедем. Когда дом моего двоюродного дедушки достроят, мы будем жить у него». Однако, произнося это, Этель уже знала, что Сиреневый дом не достроят ни завтра, ни послезавтра. Здоровье господина Солимана ухудшалось, и исполнение его мечты отдалялось. Он больше не покидал своей квартиры, отказался даже от ежедневных прогулок в Люксембургском саду. Проходя мимо деревянной калитки сада на улице Арморик, Этель чувствовала, как сжимается ее сердце.

Однажды после школы она отвела Ксению в этот садик. Ксения всегда ходит в школу и обратно одна, и от этого Этель обожает ее еще сильнее. В тот день Этель предупредила мать: «Не надо меня встречать, мы пойдем туда с моей русской подругой Ксенией, ты ведь ее знаешь?» Мать растерянно посмотрела на нее. Этель решительно продолжила: «А потом мы придем обедать. Я приготовлю ей чай. Ксения пьет много чая».

Придя на улицу Арморик, они встают на цыпочки, стараясь заглянуть поверх калитки, разглядеть, что там происходит. «Это великолепно! — восклицает Ксения. И добавляет — подобных слов Этель никогда раньше не слышала: — Твой двоюродный дедушка — очень богатый человек».

Приближается осенний вечер. Этель опять ведет Ксению в садик. Из кармана куртки господина Солимана она взяла большой ржавый ключ — кажется, именно он отпирает таинственный замок. Ей немного стыдно, что она не спросила дедушку. Господин Солиман спал в своей комнате: его длинное тело вытянулось под белым покрывалом, огромные ступни образовали два маленьких пика. Он даже не заметил, что Этель приходила. С некоторого времени он стал равнодушен ко всему.

Перед калиткой Этель показала Ксении ключ. Обе испытывают нетерпение. Ксения издает нервный смешок и берет Этель за руку: «Ты уверена, что можно?»

Они играют в страх. Старая стена, выкрашенная в красный и охристый цвета, разбита ударами молота, швы едва залиты цементом, уцелевшие камни поросли лишайником и диким виноградом; с того момента, как господин Солиман заболел, никто не обрывает вьющиеся тут и там побеги.

Даже замочная скважина и та скрипит. Этель пробует несколько раз, прежде чем ей удается вставить ключ. Поворачиваясь в замке, он издает ржавый визг, от которого девочки невольно вскрикивают.

— Подожди, мне кажется, на нас смотрит какая-то женщина!

Ксения поворачивается и глядит через улицу; ее лицо ничего не выражает.

— Пустяки, обыкновенная консьержка.

Они вновь принимаются за дело; потом Этель запирает дверь изнутри, словно кто-то торопится войти вслед за ними.

— Сейчас я покажу тебе наш секрет!

Этель держит Ксению за руку. Рука у Ксении маленькая и мягкая — детская ручка; Этель взволнована тем, что держит ее в своей. Позднее она вспомнит, что в это мгновение ее сердце билось очень сильно. Она подумала тогда: «Наконец-то я нашла подругу».

Вечер на улице Арморик тянется долго, очень долго. Осмотрев вначале колючие заросли, девочки садятся в глубине садика, под кронами деревьев, там, где господин Солиман когда-то поставил скамейку — чтобы мечтать о своем. Погода сырая, осенняя, каменная стена освещена бледными лучами солнца. Из стены выскакивает коричневая ящерка — посмотреть на девочек своими маленькими глазками, блестящими, как металлические пуговицы.

Никогда Этель так ни с кем не разговаривала. Ей вдруг показалось, что она стала свободнее. Она смеется, рассказывает анекдоты, припоминает какие-то детали из детства. Говорит о своих планах, задумках, о бальном наряде, вытаскивает из кармана жакета рисунок: «Синее платье, пояс с блестками, юбка из черного атласа, а сверху фиолетовая туника или блузка с золотой вышивкой, а может, кружевная туника или, вот, лучше — черная атласная блузка с тюлем». Ксения разглядывает рисунок. «Что ты думаешь?» Подруга молчит, и Этель продолжает: «Золотые „лодочки" — или нет, может, это будет чересчур вызывающе?» Она взволнована, словно уже представляет Ксению моделью, примеряющей все эти наряды. «Знаешь, ты красивая, мне хотелось бы увидеть все это на тебе, я бы рисовала платья для тебя».

Она воображает Ксению одетой в цвет электрик, длинные золотистые волосы падают на обнаженные плечи, маленькие изящные ручки до локтей затянуты в черные перчатки, на ногах — кожаные сандалии, вроде тех, что носили в Спарте, только лакированные, как туфельки для маленьких девочек. Обе смеются, встают и идут по ковру из опавших листьев, воображая, что это красная ковровая дорожка Дома моды. Забывают обо всем на свете: о тяготах жизни Ксении, о том, что она и ее сестра прозябают в нужде; Этель — про ссоры между отцом и матерью, про слухи о связи отца с Мод и про господина Солимана, лежащего в постели одетым, словно он собрался в путешествие. Этель слышала, как служанка Ида говорила матери, что каждое утро он просит, чтобы его одели и зашнуровали ботинки, потому что знает, что скоро умрет.

У них появилась привычка приходить сюда почти ежедневно, после уроков. Чтобы оставаться с Ксенией, Этель пришлось немного соврать. Она сказала, что ходит к подруге и помогает ей делать домашние задания по-французскому. Ксения никогда не приглашает ее к себе домой. По правде говоря, Этель даже не знает, где она живет. Пару раз, когда они вместе доходили до улицы Вожирар, Ксения небрежно указывала куда-то рукой: «Я живу вон там».

Этель понимала: подруга не хочет, чтобы она увидела нужду, в которой пребывает ее семья, их жалкое обиталище. Однажды, рассказывая о доме, в котором они живут, Ксения, посмеиваясь, сказала: «Знаешь, наша квартира похожа на сарай, такой маленький, что каждое утро приходится скатывать матрасы, иначе не пройти».