Боже мой, какая прелесть! - Оксана Обухова

– Может, подтянешь?

Какая ерунда! Мне нечего подтягивать! Я выгляжу моложе, а не старше!

Но Леша профи, ему видней. И от его слов страшно стало так, что аж живот свело.

Опять все заново! Прорываться сквозь плотные ряды моделей другого возрастного ценза, зубами выдирать заказы для журналов…

Нет, поздно. Мое лицо для «Вог» не тянет. Я – девочка-резвушка с гладким карамельным личиком. Во мне от вамп ни грамма. А на невинных перестарков с чупа-чупсом за щекой мода еще не пришла. И вряд ли доберется…

Крайне опечаленная, я снова сидела в кресле перед директорским кабинетом. Мимо снова пробегал Дима, демонстрируя ботинки-перстень-часы-мобильник, но я опять на него не реагировала. Теперь, впрочем, совсем по иной причине. На душе было так скверно, что никакой пузан на тонких ножках, как мне казалось, улучшить самочувствие не в силах.

Но я ошиблась.

– Сашенька, – присаживаясь на подлокотник широкого кресла, сказал пузан, – мне кажется, еще чуть-чуть, и вы заплачете…

– Так заметно? – вздохнула я.

– Да. А что случилось?

– С фотографом поссорилась, – немного приврала я.

– Ну, это пустяки, – покровительственно пробормотал Дмитрий и покосился на часы. – Хотите кофе? У меня есть минутка, но нет компании. Если вы мне ее составите, буду счастлив.

Компания и кофе мне были необходимы больше, чем кому-либо. Директор умчался куда-то из офиса и обещал вернуться через час, я приняла приглашение – и увидела своего директора только спустя два месяца на нашей с Димой свадьбе. Нечаянный кавалер стремительно сделал предложение не только на кофе; я думала недолго, недели две держала марку и «да» сказала, только получив обручальное кольцо с бриллиантом.

Позже этот бриллиант оказался фальшивым.

Но это – позже. А вначале – красивое ухаживание, цветы, конфеты и даже робость. Дима смотрел на меня так, словно получал от лицезрения моей персоны возвышенно-эстетическое наслаждение.

С самой первой минуты я взяла правильный тон. И до сих пор задаюсь вопросом: почему? Почему вдруг начала изображать то, чего собой не представляю?

Притворства в принципе я не выносила. Фотографы любили со мной работать потому, что, привыкшая к спортивной дисциплине, но еще не «зазвездившая», я относилась к их просьбам как к приказам тренера. Тяни носок, говорил Леша. И я тянула с полной самоотдачей. Веселей, веселей, Сашенька, задорней – ты чемпион! Я становилась победительницей мишек и плюшевых тигрят.

Но время свое четко делила на работу и личную жизнь. Работа – это фотосессии, визажисты, пробы, примерки. Для души – встречи с подругами по команде, выезды на дачу к бывшему тренеру Ирине Игоревне, походы в кино с ними же.

Я тяжело рассталась с волейболом. И если бы не странное везение, выраженное в предложении поработать со спортивными журналами – на фото Саша плюс тренажеры-фитнес-БАДы (к БАДАм прилагались накачанные бодибилдеры), – не знаю, как выдержала бы эту разлуку. Порой со спортом расстаются как с жизнью…

Меня же закрутила, отвлекла иная, глянцевая реальность, и прощание с волейболом отозвалось не так болезненно. Больше боли приносили пусть даже самые добродушные насмешки подружек по команде: «Ах, Сашка, ты теперь у нас модель!», «Ой, Санька, я вчера твою фотку в метро видела, так два старца на нее слюни пускали!».

Подруги посмеивались беззлобно, часто не без зависти, но эта зависть отсекала. Девчонки остались на поле, с чем-то главным. Я принадлежала старцам и юнцам, пускающим кто слюни, кто пузыри жвачки. Я как будто стала массовой культурой – замеченная и востребованная, но плоская и ретушированная.

И встречу с Димой возле кабинета директора я тоже приняла как некое везение. В тот день, когда фотограф произнес «копец, Санька», я отправилась пить кофе с мужчиной, умеющим утешать. И совершенно интуитивно выбрала абсолютно правильную модель поведения обиженной, капризной девочки.

Почему так получилось?

Не знаю. Возможно, в тот день меня задела несправедливость фотографа, и я пыталась доказать себе и всему миру, что я не перестарок! Умею и могу быть прежней девочкой-резвушкой! Мои скулы не заострились, носогубные складки не вгрызлись в щеки, а глаза блестят лукаво, как у шаловливого ребенка!

Возможно – это я поняла чуть позже, – тогда я просто подыграла Диме. С чисто женской интуицией и мудростью дала мужчине то, что ему необходимо. Чего он ждал, на что надеялся: общество слегка капризной, обиженной девочки. Ему хотелось наставлять и пестовать, заботиться, оберегать.

Он это получил.

А я забылась. Надела на себя привычную глянцевую маску и даже словом не намекнула, что я не ласковый подросток, а полноценный КМС по волейболу.

Впрочем, чем тут гордиться? Была бы мастером, обмолвилась бы тут же. А так – КМС. Не велика птица…

Из роли нежной, глуповатой красотки я вышла только раз, когда легла под штангу и взяла вес.

Нет, безусловно, позже Дима обо всем узнал! Я принесла в наш дом медали, кубки и дипломы. Но спрятала их в шкаф. Самые простецкие спортивные награды разрушали мир Диминых иллюзий. Он хотел видеть во мне только то, что когда-то придумал.

А я – подстроилась. Довольно легко и без душевных терзаний.

Любила ли я Диму?

Не знаю. Этот вопрос больше интересовал маму, когда я привела в наш дом сорокадвухлетнего жениха с пузиком и милой лысинкой. Папу, надо заметить, интересовала больше материальная состоятельность господина, собравшегося просватать младшую дочь. И, вызнав, как ему казалось, все, на брак он согласился без особенного недовольства.

Родители меня благословили и через год, продав квартиру, уехали из Москвы в украинское село, поближе к папиной родне: многочисленной и шумной, веселой, хлебосольной и румяной. Я приезжала в то село пару раз в год, и каждый раз добродушные тетки деятельно пытались нарастить на мне килограммов восемь сала, мяса и румяности.

Так любила ли я Диму?

Вначале он меня очаровал. Ухаживал так мило и ненавязчиво, в постель насильно не тянул, а честно ждал до свадьбы. Мы оба создали и приняли игру иллюзий, в которой и любовь была не обязательной, как перец в котлете: если есть в запасе, добавим в фарш для остроты, если нет – обойдемся чесноком и солью. Все доставалось из запасников по мере необходимости: капризы и истерики, как мне казалось, даже умиляли Диму. Смешная ревность – где ты был, подлец, до часу ночи?! – взбадривала кровь. Как опытные кулинары, мы услаждали жизнь приправами, но привкус пищи, разогретой в микроволной печи, признаюсь, был.

Я чувствовала ее неполную натуральность. Но еще не успела пресытиться и получить отвращение. Мы прожили вместе только два года. А в двадцать шесть лет, после того как Дима пьяным сел за руль и врезался в столб, я стала вдовой. И только после похорон узнала, что иллюзорной была не только супружеская жизнь, состояние Дмитрия тоже оказалось мифическим. Настоящими были только долги и закладные. На дом, разбитую машину, в которой погиб Дима… Мой мертвый супруг оказался бизнесменом-пшик. Он заработал денег в «лихие девяностые», умножил их во время дефолта, но не вписался в мир слегка оцивилизованного бизнеса. В мире, где все было уже расписано, он оказался несостоятельным.