Снежный борщ - Валерий Квилория

Зашли и остолбенели. Обои, все до единой полосы, отклеились и теперь лежали на полу, представляя собой жалкую груду бесформенной мокрой бумаги. На стены же смотреть было больно. Даже симпатичные рыбки смотрели, казалось, сочувственно из-за свекольных разводов.

– Ё-моё! – схватился за голову Шурка.

– Возьмутся! Возьмутся! – передразнил он друга. – Я же тебе говорил, что от клея одна вода осталась!

Лера скорчил унылую гримасу. Неожиданно скрипнула входная дверь. Ожидая увидеть Джека или на худой конец Примуса, мальчишки обернулись. На пороге стоял Евтух Васильевич.

– Водопровод прорвало или канализацию? – поинтересовался он, ошарашенно осматривая кухню.

Заглянул в полупустую кастрюлю и нахмурился.

– Вы что же, – глянул сердито, – борщ в космос запускали?

– Да мы тут…, – начал было Шурка, обводя рукой вдоль стен, и не договорил.

Евтух Васильевич присмотрелся к деталям интерьера, ощутил слабость в коленках и опёрся на дверной косяк. Состояние старшего Захарьева можно было понять – недавно отремонтированная кухня теперь напоминала бородинское поле после генерального сражения[5]. На манер старинных флешей[6]и редутов[7], тут и там громоздились останки обоев. Кусочки моркови блистали, как пёстрые значки французских уланов[8]. Бледные лепестки лука напоминали полинялые в боях знамёна. А чёрный перец горошком походил на пушечные ядра. Меж ними, словно груды поверженных врагов, лежала нарезанная соломкой свёкла.

– И ядрам пролетать мешала гора кровавых тел – процитировал Евтух Васильевич гениальные строки «Бородино»[9].

Посмотрел на друзей и только головой покачал. Шурка был перепачкан с ног до головы клеем и посыпан поверху побелкой. Спину Леры украшали ошмётки обоев, распухшее ухо приняло синюшный оттенок, а глаза были красными, как у породистого кролика.

– Мы обои клеили, – пояснил Шурка после тягостной паузы.

Вперёд, прикрывая друга, выступил Лера.

– Шурик ни при чём, – заявил он. – Это я снежком.

Запинаясь и краснея, он рассказал всю историю от начала до конца, опустив только сцену с Примусом и Грелкой. Выслушав, Евтух Васильевич, ни слова не говоря, стал расстёгивать ремень на брюках. Шурка понурил голову, Лера сочувственно вздохнул.

– Балбесы! – сказал, наконец, Евтух Васильевич.

Снял брюки и вместе с ремнём отдал сыну.

– В общем, никто не виноват, – сказал он, натягивая старенькие домашние штаны. – Стечение обстоятельств и ничего нельзя поделать.

Друзья перевели дух и дружно закивали, мол, так оно и есть.

– А на самом деле, – посуровел Евтух Васильевич, – виноваты оба.

Опечаленные друзья вновь опустили головы.

– А всё потому, что нет у вас тут, – постучал Евтух Васильевич себя пальцем по лбу, – никакого порядка. Всё из-за отсутствия элементарной дисциплины.

– Ты во сколько за Санькой зашёл? – поинтересовался у Леры.

– Часов в двенадцать.

– А обещал с утра. Чуть позже, но с утра. Пришёл бы, как договаривались, ничего бы такого и в помине не случилось. Да и бросал ты снежку, по всему видно, как попало. Или нарочно в форточку метил?

– Нет, не нарочно, – замотал головой Лера. – Просто я тогда по мобильному разговаривал.

– Ну вот, – поморщился Евтух Васильевич. – Старая песня двоечников – слушать вполуха, смотреть вполглаза и делать дело одной рукой. Знаешь, чем профессионал отличается от любителя?

– Не знаю, – пожал плечами Лера.

– А тем и отличается, что любую работу выполняет двумя руками, иначе никакой он не профессионал.

– А чего, – робко подал голос Шурка. – Художники одной рукой работают. Вон Рембрандт, Айвазовский или Врубель…

– Ага, – смерил его с головы до ног взглядом отец. – Хорошая отговорка. А гениями, чтоб ты знал, не рождаются, а становятся. Все гении, чтобы стать гениями, работали над собой долго и упорно. Годами оттачивали каждое движение, чтобы потом одним росчерком удивлять тех, кто не понимает, что такое мастерство, и думает, что всего можно добиться по мановению волшебной палочки.

– Пап, ну чего ты сразу нотации читать? – понурил голову Шурка.

– Это не нотации, – поднял палец Евтух Васильевич, – это жизнь. Во-первых, надо было сразу Примуса из дома выдворить. Во-вторых, форточку закрыть. Даже если бы снежки не было, через форточку в дом мог какой-нибудь вор забраться. В-третьих, надо было инструкцию на пачке с клеем прочитать. А там написано, что после оклейки стен обоями ни в коем случае нельзя окна и двери оставлять открытыми. Обои поэтому у вас и отвалились…

– А ты говорил «клей плохой», – покосился Лера на друга. – Это всё сквозняк.

Евтух Васильевич глянул на часы, потом на Шурку.

– Беги в хозмаг, – протянул сыну деньги, – купи пачку обойного клея.

– А ты, – обернулся он к Лере, – будешь мне помогать.

Пока младший Захарьев бегал за клеем, старший повесил на место люстру и вместе с Лерой взялся за нарезку обоев.

– Вот скажи, – спросил Евтух Васильевич, доставая из кармана рулетку, – почему у одних всё получается, а другие даже гвоздя не умеют в стену вбить?

Лера пожал плечами.

– Потому что любое дело требует точности. Если точность соблюдаешь, тогда о тебе говорят: настоящий мастер.

Шуркин отец встал на табурет и измерил рулеткой расстояние от пола до потолка.

– Вот ты, к примеру, певчими птицами увлекаешься. Так?

– Так, – кивнул Лера.

– Птицу в клетке содержишь?

– Ну да.

– А как клетку сделать, с чего начать? – спросил Евтух Васильевич и сам же ответил: – Перво-наперво нужен план, чертёж! А далее что? Из чего клетка состоит?

– Ну, – пожал плечами Лера. – Из реечек, проволоки, фанеры.

– Значит, всё это надо найти и заготовить. После инструмент подобрать, чтобы во время работы не бегать к соседу за отвёрткой или за дрелью. Это первый этап. На втором этапе делаются заготовки…