В пасти Дракона - Александр Красницкий

— Что же тут! Молитва ихняя — вот и всё! Не трожь! — отозвался Васюхнов.

— Нет, уж это я возьму... свежее. Може, прокламация какая... Твоя? — обратился он к китайцу, поясняя свой вопрос соответствующим жестом.

Тот в ответ стал кланяться изображению дракона, молитвенно поднимая при этом руки.

— Говорит, что молитва! — сказал Васюхнов.

— Так они молитвы свои в трубочки свёртывают, а эта на стену налеплена была... Сюда в моленную много народу заходит... Возьму! Ты уж, молодчик, не обидься: служба!

— А с ним что? Потащим, что ли?

— А вот мы сейчас увидим, каков он. Захватим-ка мы его с собой не силком, а по чести... И впрямь, ведь, приказано с населением вежливехонько обращаться, мирных пальцем не трогать... Ежели он за нами добром пойдёт — упираться не будет да сбежать не попытается, стало быть, мирной: бежать да барахтаться нечего, ежели на уме ничего худого нет, — закончил свою речь Зинченко, — так?

— Ин быть по-твоему! — согласился Васюхнов.

Казаки оказались плохими физиономистами. Ни тот, ни другой и не заметили, какою радостью вспыхнули глаза задержанного, когда Зинченко излагал свой мудрый способ узнать его общественную и политическую благонадёжность.

Очевидно, китаец понимал всё, что они говорили между собой, но старался не дать им возможности уразуметь это и вполне достиг в этом успеха.

— Коняка-то твоя, что ли, будет? — выразительно тыча пальцем в гриву чужой лошади, которую он успел уже перенять, спрашивал у китайца Васюхнов.

На этот раз спрашиваемый не замедлил с ответом: жесты казака были бы понятны и глухонемому. Он подобострастно закивал, кланяясь на обе стороны.

— Евонный! Признается! — проговорил Васюхнов и стал показывать китайцу знаками, что тому нужно сесть на лошадь и следовать за ними.

Опять задержанный не замедлил исполнить требование. Он казался совершенно спокойным. Без всякого противоречия, напротив того, даже улыбаясь, он уселся на свою лошадёнку и без малейшего прекословия затрусил мелкой! рысцой вслед за своими неожиданными спутниками. Зинченко, более опытный и осторожный, внимательно наблюдал за ним, но в поведении их невольного попутчика решительно ничего подозрительного не было.

— А, пожалуй, что длиннокосый-то и мирной, — наконец нерешительно высказался он, — почтителен и беспрекословен, никакой супротивности, стало быть, душа чиста!

— Тогда чего и валандаться с ним! — воскликнул в ответ нетерпеливый Васюхнов. — Ну его! Так трусить, всю душу вымотаешь, а не токмо что... Пусть убирается, куда хочет!

Зинченко всё ещё колебался.

— Лучше бы представить! — говорил он. — Покойнее было бы.

— Понадобится — найдём! Не в Артуре, так в Дальнем... Найдём!

Васюхнов так убедительно уговаривал товарища бросить китайца и поспешить в казармы, что тот наконец сдался.

— Эй ты, длиннокосый, — крикнул он китайцу. — За компанию благодарствуйте, а только больше мы тебе не товарищи! Иди на все четыре стороны, да смотри не бунтуй! Этого самого никак не моги, веди себя с благонравием, тихохонько, а не то... понимаешь?.. — казачья нагайка со свистом разрезала воздух несколько раз.

Жест опять был понятный и без словесных пояснений. В ответ на него китаец принялся отвешивать нижайшие поклоны, сопровождая их подобострастными улыбками. Лицо его при этом выражало такое унижение, что оба сибиряка не могли сдержаться и залились громким хохотом.

— Ишь, заячья душа! — воскликнул Васюхнов. — Как-никак, а ежели нагайку показать — всё до капли поймёт. Ну ты, образина! Кланяйся нашим, когда своих увидишь... Прощай покамест, своему бесу праздновать празднуй, да только чтобы всё у вас там по-благородному было... Зинченко, айда!

Они тронули поводья и с гиком понеслись вперёд по направлению к Порт-Артуру.

Отъехав несколько, Зинченко оглянулся. Китаец прежнею трусцою следовал по дороге за ними.

— И впрямь мирной, — сказал совершенно успокоившийся казак. — О таком можно и по начальству не докладывать!

— Беспокоить нечего, много их таких шляется здесь! — согласился Васюхнов.

Но когда казаки совсем скрылись из вида, их недавний пленник вдруг изменился. Он весь выпрямился в седле, маленькие чёрные глаза его так и засверкали. На лице отразилась ужасная злоба.

— Проклятые дьяволы! — чуть не закричал он, грозя вслед казакам кулаком. — Скоро мы сосчитаемся со всеми вами, скоро выметем вас всех отсюда... Когда бы вы только знали, какую весть несёт сюда посланник Дракона...

Он засмеялся неприятным хихикающим смехом...

ракон у китайцев — это альфа и омега всей их жизни, хотя он и не что иное, как создание богатой фантазии сынов Поднебесной империи. Однако это вовсе не божество в общепринятом значении этого слова. Далеко нет. Дракон в том смысле, как понимает его китаец, какой бы то ни было — богдыхан, высший сановник или последний кули, — это олицетворение понятия о высоком, возвышенном, всесовершенном. Дракон является олицетворением величайшего могущества и символом многих тайных сил природы.

Землетрясения, солнечные и лунные затмения, наводнения — всё это находит себе у китайца полное объяснение в поступках дракона. Даже европейски образованные китайцы, безусловно знакомые с причинами космических явлений, и те продолжают верить, что землетрясения происходят от бешеных движений дракона, которыми он выражает свой гнев; что солнечные и лунные затмения объясняются тем, что ужасное чудовище похищает время от времени эти светила; что наводнения производит злой дракон Киао; что поражение молнией есть результат действия молниеносного дракона, великого и справедливого судьи. Словом, китаец без своего дракона ни на шаг...

Дракон пребывает всюду: в земле, в воздухе, в воде. Дракона можно встретить в жилых домах, где он является гением-покровителем. От волнообразных телесных форм дракона произошли волнообразные извилины поверхности гор и холмов. На китайских картах указаны даже местопребывания дракона, что узнается по волнообразным линиям горной цепи.

Дракону, а не кому-либо иному, обязаны и европейцы тем, что они не смогли упрочить своё влияние в Поднебесной империи.

Все кровавые события прошлого года имели место на почве неуважения европейцев к этому созданию китайской фантазии.

Европейцы явились с целью эксплуатировать природные богатства Китая и прежде всего столкнулись с драконом. Они находили громадные неистощимые залежи каменного угля, но когда приступили к разработке копей, весь народ, от мандарина, заседающего в цунг-ли-ямене, и до последнего осуждённого на огрубление головы преступника, которому терять было нечего, приходил в священный трепет. Там, где были залежи, находилось местопребывание дракона...