Бывшие. Мой секрет - Юдя Шеффер

он что-то заподозрит, уйду в глухую несознанку и до последнего буду все отрицать.

— О чем нам с тобой теперь разговаривать? — напускаю на себя независимый вид. — Наше время ушло. Рекомендую за общением обращаться к своей невесте — она оценит оказанную высокую честь.

— Мне считать это проявлением ревности? — все еще находясь неприлично близко ко мне, заламывает правую бровь.

Он всегда делает так, когда переигрывает удивление. Это открытие придает мне сил и уверенности, даже дерзости.

— Считай чем хочешь, но за мной ты отправился зря. Это ничего не изменит для нас, но может быть неправильно воспринято, если нас увидят вместе вот так. Соблюдай дистанцию, пожалуйста. Нет никакой надобности для столь тесного контакта — я по-прежнему прекрасно слышу.

— А что должно измениться для нас? — выполняя мою просьбу, Кирилл отталкивается от стены и, отступив на шаг, чуть разворачивается к морю.

Будто просто проходил мимо и остановился понаблюдать за волнами.

Я незаметно — надеюсь — выдыхаю. И равнодушно пожимаю плечами.

— Не знаю. Ты же зачем-то решил разворошить наше темное прошлое.

— А, может, я хотел поговорить о будущем?

В горле мгновенно пересыхает. Во рту буквально Сахара. А ноги мелко и противно трясутся. Черт! Только б не сковырнуться с любимых каблуков прямо ему под ноги…

Впиваюсь ногтями в левую ладонь, чтобы прийти в себя и выдать нужную эмоцию.

— О твоем будущем с невестой? Я так себе советчик в таких делах, Потемкин.

Слыша свой небрежный, даже чуть пренебрежительный голос, сама себе удивляюсь. Я смогла!

— Ты точно ревнуешь, Маргаритка.

Перестав созерцать горизонт — или делать вид, что созерцает, — он чуть поворачивает голову ко мне и улыбается. Точнее, усмехается, уверенный в своей правоте.

Самонадеянный засранец!

Это задевает еще сильнее потому, что он попал в самую точку.

— Не называй меня так! Это архаизм.

— Что архаизм — уменьшительно-ласкательная форма твоего имени? Или ты отказываешь мне в праве уменьшать? Или ласкать? — Кирилл вновь умножает на ноль расстояние между нами и тянет ко мне свои руки. — Я же отнюдь не против, чтобы ты ревновала меня. Маргаритка.

Резко вскидываю руки, отбивая его руки от себя. Нужно прекращать этот словесный поединок, мне не выйти победителем.

Но прекращать нужно красиво. Иначе он сочтет мой уход позорным бегством. А охота — то, что его заводит.

— Меня и без тебя есть кому ласкать, Потемкин. Надеюсь, тебя тоже.

И я возвращаюсь в кают-компанию, держа гордо спину и чеканя шаг.

Первый раунд за мной.

Глава 5. Мой диагноз печален

— Привет, — вваливаюсь я в квартиру к Лизке на следующее утро, затаскивая за собой чемодан.

— Привет, сестренка, — удивленно тянет она, закрывая за мной дверь. — Ты чего так рано? Я тебя раньше воскресенья не ждала.

— По дочери соскучилась.

Сестры мы не родные, но дружим с детства. Лиза мне и сестра, и лучшая подруга, и мудрый советчик, и поверенный всех тайн. Поэтому только с ней я могла оставить своего ребенка, отправляясь с Димой в круиз по Итальянской Ривьере. Тащить дочь с собой мне показалось неразумным, хотя Димка предлагал. И поначалу я даже загорелась этой идеей — круто же побыть всем вместе, на море, на яхте, побыть семьей, но потом я вдруг передумала. И как же хорошо, что я не совершила этой ошибки! Будь Ева там со мной, я бы психовала еще больше. Я будто знала, чувствовала, что ей не стоит ехать.

Аха, чувствовала…

Если бы я знала, что, точнее, кто меня ждет в тех Лазурных водах, и сама ни за что бы туда не сунулась!

— Дочь спит, вообще-то. Ты же не собираешься ее будить?

— Спит? — бросаю взгляд на часы — действительно, еще рано.

На нервах я совсем потеряла счет времени. И это неудивительно. То, что я пережила за эту ночь, кого угодно выбьет из колеи.

Невероятная, невозможная встреча с бывшим и тайным отцом моей обожаемой дочери в одном лице, новость о его скорой женитьбе, его подозрительный интерес ко мне, а в довершении — вишенка на торте — не очень приятный разговор с Димкой, который так и не понял, почему я бросила его одного. Сойти на берег со мной он не мог, его держали дела.

— Пойдем чай гонять. Расскажешь, как ты соскучилась. — Откатив чемодан в угол, Лиза подталкивает меня в сторону ее крохотной кухни.

Мне всегда было трудно что-либо утаивать от Лизки, и сейчас тоже не удалось обмануть. Сестрицу мой ответ не удовлетворил, а значит, допроса не избежать. И скормить ей ту же бессвязную чушь, что и Димке на яхте, не получится. Поэтому, хоть чаю я не хочу, послушно перебираю ногами.

А следующие пятнадцать минут, сидя на стуле с высокой спинкой и по-домашнему подложив под себя ногу, я смотрю, как младшая дочь брата-близнеца моей мамы свершает священный ритуал заваривания чая. В полной тишине — она занята, а я не тороплюсь исповедоваться — Елизавета Андреевна шуршит пахучей железной банкой, скрипит чаинками по дну и стенкам фарфорового заварника, журчит кипятком и тихо дзынькает крышкой.

Только потом усаживается напротив и сходу задает единственно верный вопрос:

— Что за черта ты увидела на той понтовитой яхте, что сбежала с нее раньше времени?

— Кирилла, — признаюсь на выдохе.

Нет смысла скрывать — на ужине были журналисты и фотографы, — да и не хочу. Кому, как не Лизе я могу все рассказать? С ней одной могу обсудить эту судьболомную — для меня однозначно — встречу.

— Твоего Кирилла? — округляет и без того огромные глаза.

— Уже нет, — криво улыбаюсь. — Он был там со своей невестой.

— Вот же гондольер… — от души.

Обычно я ржу над ее креативными ругательствами, но сегодня мне не до смеха. Кирилл купировал мое чувство юмора.

— И как он? — спрашивает серьезно и осторожно, явно, боясь, что разбередит мои раны.

Они и так уже вскрыты.

— Он… Кирилл, — просто отвечаю. — Такой же, как всегда.

— А ты так же, как всегда, в него влюблена.

Это не вопрос, поэтому я не отвечаю.

— Как он повел себя при встрече?

— Странно. Правда, странно, Лиз. Непонятно. Нелогично. По-дурацки. Сначала гадостей наделал и наговорил, а потом пошел за мной на палубу и сказал, что хочет поговорить. Почти обнимал, по щеке гладил…

Я машинально поднимаю свою руку и повторяю его жест. Но от моего прикосновения коленки не подкашиваются.

— А ты?

— Ты же уже поставила мне диагноз: влюблена.

— Как ты вела себя при своем диагнозе?

— Я сбежала.

Лиза замирает на секунду,