Крест и порох - Андрей Посняков

– Сказывай, атаман, – пожал плечами казак. – Надо, так исполню.

– В дозор дальний хочу тебя отправить, Силантий, – закинув руки за спину, опустил взгляд к его ногам воевода. – На челне сем малом, в самое логово колдовское.

– Ныне отправляться?

– Обожди, казак, дай до конца о поручении сем рассказать, – вздохнул Егоров. – Не просто за подступами дальними следить придется, а под солнце чародейское уплыть и ближайший город дикарей здешних найти. Чтобы не деревенька малая, а хоть с полсотни хижин имелось и святилище большое, богатое. Ну, ты слышал, о чем я на круге сказывал. Идола нам надобно взять большого. Пудов на десять хотя бы. Чтобы каждый казак имел что в кошель себе положить, прежде чем миру остальному об удаче своей поведать.

– Так ведь поймают его колдуны здешние, пока до города хоть какого доплывет! – не выдержав, встрял в разговор Кудеяр.

– О том и сказываю, – поднял глаза на него казачий воевода. – На большом струге ничего особо не разведаешь, заметят. Малый же челнок можно корой и ветками хорошенько замаскировать, листвой прикрыть да незаметно меж караулами вражьими пробраться. Но пуще всего прочего надобно будет не облик свой, а мысли свои прятать. Колдуны здешние – мне сие на себе испытать довелось – мысли наши, как мы шаги и шорохи, слушают. За мыслями и следят. Мы так и с солью к ним в ловушку попали, и парочки иные, что уединиться пытались, сами себя врагу выдавали. Посему, чтобы незаметными быть, за время всего дозора надобно будет вам думать токмо о траве и листьях, ветках и цветочках. О том, какое все это вкусное и сочное. Дабы, мысли ваши слушая, чародеи вас за коров здешних богомерзких приняли. За ящеров травоядных.

– Нам? – опасливо переспросил Кудеяр.

– Один же он не поплывет! – как-то даже удивился Егоров. – А ты, помню, Силантьев племянник.

– То верно… – неуверенно подтвердил молодой казак, одернув рубаху.

– Думать токмо о траве и веточках вам надобно и ни о чем более! – еще раз повторил атаман. – Однако же и о деле порученном не забывать. Город ближайший исчислить и нас опосля к нему вывести! Сверх того Маюни вам дам в проводники. Колдуны этого мальчишки опасались изрядно, стало быть, сила у него супротив чародейства имеется. Как сможет, оборонит…

– А как без бубна оборонить, да-а? – тут же пожаловался юный остяк.

– Да вот без стука и оборони! – повернулся к нему воевода. – Увижу в лодке барабан твой, за борт тут же и улетит, понятно?

– Воля твоя, старший, – наконец смирился Маюни. – Спрячу бубен. Амулеты возьму.

– От и молодец! – похвалил его воевода и крутанулся обратно: – Выбирай, кого с собой в дозор возьмешь, Силантий, челн и снаряжение готовь, утром отплываете!

Воевода резко кивнул и пошел в сторону церкви. Десятник посмотрел налево, направо, кивнул сотоварищам, помогавшим валить лес:

– От и ветки еловые пригодились. Борта ими плотно завесим да по бокам несколько больших растопырим, дабы на дерево плывущее походить. Бог даст, ворог издалека не отличит.

– Здесь окрест сир-тя нет, да-а… – грустно ответил Маюни. – Здесь не заметят. В лесу листьев больших нарвем, да-а. Петь буду. Без бубна плохо, но раз старший не дозволяет… Да-а… Надо оставлять.

Юный остяк грустно вздохнул еще раз и побрел к морю, к выдающемуся в глубину мыску из каменных валунов. По нему ходили вперед-назад с кожаными корабельными ведрами девы, зачерпывая воду с глубины – там, где мусора прибрежного поменьше. Воду они таскали в три кипящих котла. У воеводы казацкого слово с делом не расходилось. Решил соль варить – часа не прошло, а Костька Сиверов уже у огня суетится, ремесло свое старое вспоминая.

С мыска, развернув плечи, быстро прошла Устинья: невысокая и смуглая, пышногрудая, с короткими растрепанными волосами, торчащими из-под сбитого на затылок платка. Самая прекрасная и добрая из всех русских дев. Во всяком случае, такой она казалась Маюни, в свободное время ходившему за девушкой по пятам, учившему ее языку нэней, оберегавшему…

Эх, было бы ему не тринадцать, а хотя бы шестнадцать лет! Тогда Маюни обязательно позвал бы ее в хозяйки своей юрты. Он ведь и охотник хороший, и шаман умелый, и языкам разным обучен. С таким мужем и жена и дети завсегда сыты будут!

Но посмеялась над ним суровая богиня Колташ-эква, послала лучшую из женщин в тот час, когда сам он еще в мужчины не вырос! Ныне токмо на удачу оставалось надеяться да на нелюдимость русской красавицы. На других воинов она, вон, вовсе не смотрит. А его подарок, кухлянку оленью, носит не снимая. Пока кухлянка плечи Устиньи прикрывает – деве о нем напоминает. Может статься, и дождется Ус-нэ того дня, когда мужем взрослым маленький Маюни станет. Когда к своему очагу хозяйкой сможет пригласить…

Устинья тем временем выплеснула воду в один из котлов, повернула обратно к мысу, и Маюни кинулся ей наперерез:

– Хорошего тебе дня, Устинья-нэ! Ты очень красивая сегодня, да-а.

– А вчера была некрасивой? – удивленно остановилась дева.

– Нет, вчера красивой, Ус-нэ, – сразу смутился мальчишка. – И позавчера… И завтра. Ты всегда красивая, да-а…

– А чего не сказываешь, что волосы разлохматились? – Перебросив легкие пустые ведра на локоть левой руки, дева поправила платок, убирая волосы под ткань.

– Тебе хорошо так, Ус-нэ, да-а… Нравится… – Маюни облизнулся, не зная, как отвечать. И поднял перед собой бубен: – Вот, возьми!

– Нет-нет, – торопливо перекрестившись, отступила Устинья. – Бесовская игрушка-то, не надобно мне таковых подарков!

– То не подарок, то сохранить доверяю, – замотал головой остяк. – Кому еще? Ты одна, тебе токмо верю, да-а.

– Зачем? – поджала губы дева.

– Атаман Иван в лес посылает, город сир-тя искать. Не дозволяет бубен с собою забирать, да-а. Боится, стукну в него со страху, охотников выдам. Амулетами велел обойтись, от чар колдовских таясь, да-а.

– Странно, – удивилась Устинья, принимая в руки истершийся от времени шаманский бубен. – Почему тебя супротив сир-тя посылает? Почему не отца Амвросия? Или не Афоньку, служку его церковного?

– Отец Амвросий шаман могучий, да-а, главный шаман русский в ватаге вашей. Как его послать? Сила в нем большая, крест наговоренный, моления христианские все в памяти его лежат. А ну сгинет? – Остяк, цокая языком, покачал головой. – Нельзя отца Амвросия, беда может быть, да-а. Я шаман маленький, меня не жалко, да-а. Коли сгину, Ус-нэ, ты бубен мой проткни. Обязательно проткни, не то душа моя страдать будет, отойти от него не сможет. Гудеть в нем станет, плакать, томиться. Суком деревянным проткни и порви пошире в стороны…

Дева внезапно положила палец ему на губы и покачала головой:

– Молчи! И не думай даже, Маюни. Ты вернешься. Беречь стану бубен твой, пока не вернешься. Так и знай!

– Правда, Ус-нэ? – Мальчишке почему-то показалось, что дева говорит о чем-то большем, нежели его поездка в земли сир-тя. – Меня дождешься, да-а?